В миле на запад Кит Талант прикурил сигарету от окурка, оставшегося от ее предшественницы, после чего сунул бычок в пустую банку из-под пива. Таким образом выразил он презрение к позолоченной пепельнице и ониксовой зажигалке, двум недавним своим приобретениям, пребывавшим тут же, у него под рукой. Потянувшись за полной пивною банкой, он долго не мог извлечь ее из пластикового ярма шестизарядной упаковки. Кит выругался. Потом закашлялся. Вытянулся на кровати. Икнул с поражающей воображение громкостью.
Звук, который он произвел, был вдвойне непропорционален — и по отношению к его собственной массе, и по отношению к комнатке, в которой он лежал, размерами более всего напоминавшей кокон. Даже сам Кит был слегка ошарашен этим звуком. Икота из фильма ужасов, взывающая по крайней мере к двум экзорцистам. Вероятно, кто-нибудь из чемпионов ада по икоте тешился своим мастерством в Китовом теле. Но Киту на это было наплевать. Он опять икнул, в охотку и вызывающе. Из кухни ему ответила лаем собака. «Кит», — окликнула его Кэт. И даже малышка Ким оставила за собой право на протест. Кит выдал им всем еще раз.
Лежа в своих розоватых плавках среди закрученных в жгуты и петли дешевых простынь и сырых одеял, водрузив себе на брюхо пивную банку и зажав между пальцев сипящий мундштук, Кит довольно отчетливо осознавал, кто он такой и что собой представляет. Он ощущал свою сущность, различал ее привкус. Этакую прогорклость раздевалок, муниципальных нар, ночлежек, тюремных камер.
Дела были плохи. По телефону: «Кит? Это Эшли. Я тебе сделаю больно, дружочек. Доходит? Я тебе сделаю больно». Кит Талант, в свое время немало раз делавший больно другим, знавший, что такое делать больно, с обеих точек зрения, — да, Кит Талант прекрасно его понимал. «Доходит». Это было не по ТВ. Больно делали наяву. И вряд ли что было реальнее этой яви, в которой хрустел раздробляемый палец. Да, и забивали ногами до бесчувствия, бросая потом вверх тормашками в какую-нибудь долбаную мусорку.
Так или иначе, а чертовы судебные приставы явятся сюда с минуты на минуту. Обыкновенно присылали двух дородных парней с рыжеватыми бородками, и те бормотали — по денежных делам-с (они не хотели никаких неприятностей). Все добро подвергалось описи и оценке. Тогда-то и выяснялось доподлинно, как недорого ты стоишь. Сейчас Кит и сам чувствовал себя монетой (вкус ее ощущался во рту), зазубренной и замызганной, очень малого достоинства. Через трое суток он, как предполагалось, должен был выступать в четвертьфинале «Душерских чемпионов». «Общенациональное спонсорство», — сказал Кит. С открытым ртом он неотрывно смотрел на средний палец правой руки. За подписью влиятельных лиц. И никакой помощи от этой лживой коровы. Неужели дротиковая мечта вот-вот накроется? Неужели вот-вот лопнет весь этот дротиковый пузырь?
Кит? В чем дело? Увы, горькая правда состояла в том, что, в довершение ко всем прочим несчастьям, Киту случалось страдать от последствий насильственных преступлений. При взгляде на него едва ли не слышалось его угрюмое пояснение: «Мне случалось страдать от последствий насильственных преступлений». У насильственных преступлений бывают последствия, и они весьма тягостны. В этом можно не сомневаться. Посмотрите: ведь наихудшие из них способен был ощущать даже Кит. Последствия насильственных преступлений должны быть очень значительны, чтобы пробиться к восприятию людей наподобие Кита, которые и без того всегда чувствуют себя препаршиво. Вот он снова икнул, и собака отозвалась лаем, а он икнул в ответ, и Кэт окликнула его, и все это было так мерзко, так низко — пытаться переикать старого пса, лежа под одеялом табачного дыма в свете низко висящего солнца.
Участвуя в насильственном преступлении, Кит кое-чем рискнул. По меньшей мере в трех или четырех смыслах Кит рискнул временем. В напряженность скудных сорока пяти минут втиснуто было столько надувательства, сколько хватило бы на многие дни; и теперь то время, которым он рискнул, вычиталось из настоящего. Будучи азартным игроком, Кит поставил эти часы на кон — и потерял их. Он проиграл. Не все, потому что думал, что сумеет из этого выпутаться и не станет трогать то время, что измеряется в годах. Но он не выиграл. Те часы, которыми он рискнул, куда они делись?
Все это дело с самого начала было фарсом. Никогда ничего не предпринимай с нашими цветными братишками, говорил себе Кит. Следует указать, что в этом запрете не было ничего от расовой нетерпимости. Это было все равно что сказать: никогда не езди по Голборн-роуд в пятницу или в субботу после полудня. Мусоровозы, блин. Грузовики, из-за которых случаются пробки. Поезжай-ка лучше по Ланкастер-роуд, там — проскользнешь. Здравый смысл. У Кита не было предрассудков. Не извольте беспокоиться. У Кита полно было приятелей-иностранцев: он верил, что для образования мира потребны все породы людей, какие только есть на этом свете. Взять хотя бы Ярослава с его лошадиными зубами, поляка по происхождению. Взять Ходока Бёрка, вскормленного на чистейшем ирландском рагу. А Понго был уроженцем Корнуолла. Нет, Киту по нраву были все типы, все сорта мужиков, точно так же, как и все типы женщин — всех цветов кожи, всех вероисповеданий. Взять Балкиш и Манго, Лизу и Игбалу. Взять Телониуса. Под конец, однако, Кит в полной мере прочувствовал мудрость традиционного взгляда: когда доходит до работы, то от всей этой черномазой братии толку не больше, чем от пепельницы на мотоцикле. Вот так же и черного дартиста не спутаешь с белым. Вся искренность на свете — пожалуйста. Но ни малейшего признака клиницизма.
Их план был обманчиво прост. Лилетта, мамочка Телониусовых детей, работала уборщицей — но нигде не задерживалась слишком долго. Как только кто-либо из хозяев находил, что пришло время доверить ей ключ от входных дверей, Лилетта находила, что пришло время доверить его Телониусу (который изготовлял его копию), а на следующий день уволиться. А на следующую ночь, в первые часы после полуночи, Телониус останавливал свою машину где-нибудь неподалеку… Телониус, казалось, оскорбился, когда Кит мягко намекнул ему, что мусора скоро разберутся, что к чему.
— Ни один мусор не знает, что такое дерьмо, — сказал он. — Это неиссякаемая жила. Это, мужик, будет приносить хлебушек очень долго.
— Ясен пень, — примирительно сказал Кит.
Как и намечалось, Кит появился в «Голгофе» вскоре после девяти. Телониус, как и намечалось, был уже там. Совершенно необычным и мало воодушевляющим явилось то, что Телониус был пьян. «Дивео, — сказал Телониус. — Девио». Он пытался сказать «видео». Прошел еще один ощутимый промежуток времени, пока Телониус пытался произнести слово «цифровые». Ладно, коль на пенни в деле, подумал Кит (достаточно пророчески), то и фунтом поступись. На улице Телониус трясущейся ладонью указал на свою новую машину — приземистую «мини» каштанового цвета, автомобиль с двигателем повышенной мощности, спаренными фарами, изготовленными на заказ хромированными крыльями и затемненными стеклами. Неосторожно, подумал Кит, наклоняясь и влезая внутрь.
— Здесь, братан, мы не очень-то разживемся цифровыми видео, — сказал Кит, довольный, по крайней мере, тем, что его «кавалер» избавлен от участия в подобной миссии. — А что с твоим БМВ?
— Пришлось с ним расстаться. Пришлось, мужик, с ним расстаться.
