– Лучше бы вы позволили умереть мне, а не невинному младенцу, – прошептала она.
– Мы не имели права, госпожа. Так решил ваш муж.
– Его следовало спрашивать в последнюю очередь, – задыхаясь, выговорила Мириэл.
Повитуха продолжала убирать с ее лба мокрые рыжевато-каштановые пряди.
– Он очень тебя любит, госпожа. – Ее увещевающий тон лишь усугубил в Мириэл чувство опустошенности.
– Он любит себя, – сказала она и отвернулась к стене.
Ставни на верхнем этаже в доме Мартина Вудкока были распахнуты, впуская в комнату свет солнечного утра и шум причала. Магдалена, красная, с искаженными от потуг чертами, издала громкий стон и, тяжело отдуваясь, обмякла на кровати.
– Сын, чудесный крошечный мальчик, – с улыбкой провозгласила повитуха, принимая меж раздвинутых ног Магдалены кричащий окровавленный комочек.
Новоявленная мать, словно безумная, протянула к ребенку руки и, мокрого, скользкого, прижала его к себе, воя вместе с ним от боли и радости.
– Я хочу, чтобы Ник увидел его! – всхлипывала она. – Он мне нужен.
– Тише, все хорошо, я знаю, знаю. – Элисон Вудкок отерла лицо Магдалены холодным полотенцем.
– Нет, не знаешь! – Магдалена оттолкнула ее. – Ведь у тебя есть муж и отец твоих детей!
Кусая губы, госпожа Вудкок отступила и обменялась взглядом с повитухой.
– Вот, заверни его, а то простудится. – Женщина подала Магдалене льняной лоскут и одеяло, чтобы та за заботами о малыше отвлеклась от мучительных переживаний.
Магдалена с благодарностью взяла вещи. Счищая с ребенка слизь, она рассматривала его изящные правильные черты. Ладошки – руки Николаса в миниатюре, крошечный носик в один прекрасный день станет мужской копией ее собственного, нежные веки обрамляют ресницы цвета темной бронзы. Ее сердце разрывалось от нестерпимой муки. Николас никогда не увидит сына, а их дитя никогда не будет знать отца и составит представление о нем только по чужим рассказам.
О гибели «Императрицы» ей сообщил Стивен Трейб, но он мог бы ничего и не говорить. Едва увидев его неделю назад на пороге своего дома, она сразу поняла, что с Николасом случилась беда. Ее первым порывом было захлопнуть дверь перед его носом и отгородиться от его вестей. Не знать их, и тогда они не станут правдой. Но Трейб колотил в дверь рукояткой меча, громогласно возвещая о своем приходе на всю улицу, и ей пришлось впустить его и позволить ему разрушить ее мир.
– Ник – опытный моряк, он ни за что не допустил бы пожара на корабле, – возразила она.
Трейб пожал плечами.
– Всяко бывает, – коротко ответил он, избегая ее взгляда.
– Почему же никто не спасся? Почему они не покинули корабль и не попытались добраться к берегу на веслах?
– Может, не успели. Или задохнулись в дыму. Кто знает? Мы там не были, и гадать теперь не имеет смысла. – Решительно положив конец разговору, он препроводил ее в дом Мартина и Элисон Вудкоков, явно стремясь поскорее избавиться от взятого на себя обязательства. С тех пор она жила в мире, где властвовало одно лишь отчаяние. Оно покидало ее только во сне, и потому большую часть времени она дремала за закрытыми ставнями в комнате верхнего этажа. Ей не с кем было откровенно поговорить. Элисон Вудкок она могла лишь изливать свое горе, и они вместе оплакивали Николаса, но, поскольку жену Мартина Магдалена знала не очень хорошо, сделать ее своей наперсницей она не решалась. Сам Мартин все еще находился в море, и потому она не могла поделиться с ним своими сомнениями и страхами или высказать ему свои догадки относительно причин гибели корабля и его экипажа, которые категорически отказался обсуждать с ней Стивен Трейб.
И вот минувшей ночью у нее начались схватки. Она радовалась острой физической боли, воспринимала ее почти как должное, обязательное дополнение к душевным страданиям. Теперь же, когда на руках у нее лежал новорожденный сын, а матка все еще сокращалась, пытаясь вытолкнуть послед, горе и радость захлестнули ее с новой силой.
– Как назовем малыша? – спросила повитуха, осторожно дергая за пуповину, чтобы вышел из матки роженицы послед.
– Николасом. В честь его отца и в память о нем, – надтреснутым голосом ответила Магдалена, поднося укутанного в одеяло младенца к своей груди. И, когда крошечный ротик схватил сосок, терзающая боль в чреслах усилилась, разбухла и подступила к самому сердцу.
Глава 29
Николас знал, что холод убьет его раньше, чем он пойдет на дно. Он видел, как погибают в ледяном море люди, зимой – за несколько минут. Сколько времени сам он находится в воде, Николас не мог бы сказать, но конечности уже едва чувствовал. Он сознавал, что загребает ногами и руками, как пловец, но моря ни под собой, ни вокруг себя не ощущал, и каждый очередной толчок в воде давался ему труднее, чем предыдущий.
Ему хотелось подчиниться морю, уносившему его в усыпляющий зеленый мрак. Эта мысль становилась все назойливее. Зачем сопротивляться? И вдруг он увидел подле себя отца, у которого была глубокая рана в боку. Неумолимый, он плыл рядом, повторяя движения сына и вынуждая его продолжать борьбу.
– Отстань, гад, – задыхаясь, вымолвил Николас и тут же закашлялся, хлебнув полный рот соленой воды.
– Хотел умереть в собственной постели, да?
Слова прозвучали в его голове, и Николас сообразил, что это, должно быть, он сам мысленно произнес их. Отец был всего лишь видением, игрой его больного воображения.
Он подумал, что надо бы бросить вызов призраку и просто уйти под воду, но тот своими размеренными ритмичными взмахами, пусть и воображаемыми, заставлял его плыть вперед.
– Молодец, – похвалил его отец тем же снисходительным тоном, которым он при жизни подбадривал своих собак и сына. – Уже недалеко.
«Недалеко до чего?» – в недоумении подумал Николас, не осмеливаясь задать вопрос вслух, дабы вновь не хлебнуть морской воды. Явно не до берега. Нападение на корабль было совершено, когда тот находился посреди пролива, на удалении десятков миль от суши. Вплавь такого расстояния ни за что не преодолеть. Значит, до смерти, до того момента, когда он сам превратится в такую же тень, что плывет сейчас рядом с ним.
И тут он услышал живые звуки – тихий плеск весел, скрип уключин, приглушенные голоса. Николас задумался. Стоит ли звать на помощь? Не исключено, что он просто покружил в море и вернулся к тем, кто хотел убить его. Впрочем, смерть от удара кинжала мало чем отличается от гибели в воде. Какая разница, как умирать? Пожалуй, стоит попробовать. Николас глубоко вздохнул и из последних сил закричал.
Скрип уключин прекратился. Он крикнул еще раз, поперхнулся, захлебнулся и вновь закричал. Далекие голоса о чем-то невнятно заспорили, потом кто-то быстро ответил ему на французском. Весла опять заработали, и из темноты проступили мокрые очертания небольшого нефа цвета крови. На нижнем фальшборте горел фонарь, и в его свете Николас различил бледные очертания бородатых лиц, всматривающихся в воду.
