Этот невероятно болезненный удар всегда оправдывал ожидания.
Бэрд едва не упал. Он отлетел к стене; вырвавшиеся у него нечленораздельные звуки потонули в хоре одобрительных возгласов. Дом взял Берни за плечо, предотвращая повторный удар, но она не собиралась продолжать. А Коул просто поймал Бэрда за ворот.
— Вспомнил кошечек? — спросил Коул. — Теперь будь паинькой.
— Проклятие! — наконец прошипел Бэрд. — Черт!
Маркус так и остался сидеть за столом с равнодушным видом, подперев рукой голову, точно его не заинтересовала эта сцена. И Берни знала, что это действительно так.
— Если бы ты не проявил гуманность по отношению к Джеффу после засады червей, Блондинчик, я бы воспользовалась шансом тебя прикончить. — Берни сделала пару шагов назад. Она не могла поручиться, что Бэрд постесняется ударить женщину, даже притом, что между ними был Коул. — Но ты все же следи за своим языком, когда дело касается меня. Понятно?
Она повернулась к нему спиной и пошла прочь, стараясь, чтобы ее уход не выглядел слишком поспешным, и почти ожидая удара в спину. Если Бэрд решит возобновить драку, она почти наверняка проиграет. Но она благополучно дошла до раздевалки и уселась там, понимая, что только что показала Бэрду, насколько сильно он может ее разозлить.
"Глупая ошибка. Никогда нельзя показывать, где сидит заноза. Как я могла об этом забыть?"
Вслед за ней вошел Маркус и остановился, словно что-то припоминая:
— Отличный выпад.
— Да, челюсти плохо приспособлены к боковым ударам. Боль в нервных окончаниях обычно останавливает драку. И почти никаких последствий.
Маркус продолжал все так же стоять, как будто ждал дальнейших объяснений.
— Ну что? — спросила Берни, все еще негодуя на себя за несдержанность.
— Просто размышляю. — В Маркусе, выглядевшем непроницаемой горой мышц, трудно было заподозрить интуицию. Но он почти никогда не ошибался в людях. — Тебе, наверное, нелегко пришлось, пока не добралась сюда.
"Еще бы".
— Были дни, когда Саранча казалась мне привлекательнее, чем люди. Женщина, путешествующая в одиночку, должна быть изобретательной.
— Бэрд — просто испуганный ребенок. Только вместо поноса у него потоки болтовни. Вот и все.
— Маркус, он почти ровесник тебе и носит форму столько же лет. Ты и себя считаешь испуганным ребенком?
Он посмотрел в окно. Стекло, перечеркнутое бумажной лентой, покрывал слой копоти.
— Да, почти всегда, — сказал Маркус, — Как и всех нас. У взрослых нет ответов на наши вопросы, и мы больше не можем им доверять.
— Ну ладно. Ты хочешь, чтобы я с ним помирилась.
— Нет, хотя… Если бы он действительно был негодяем, он стал бы предводителем банды бродяг. А он все еще носит броню и ни разу нас не подвел. Это все его проклятый грязный язык.
— Хорошо. Но я не потерплю, чтобы он так говорил о тебе.
— Это только слова. — Маркус пожал плечами. — Я уже не раз их слышал.
— Знаешь, я рассказала Дому все, что он хотел узнать.
Маркус внезапно поник, словно рухнул еще один бастион его доверия:
— Мы же договорились никогда этого не делать.
— Это было давно. А теперь ему необходима ясность. Я предупредила, что это может его расстроить.
— Он потерял всю свою семыо.
— Да, и поэтому хочет обо всем знать.
Как бы сильно Маркус ни злился, он всегда ограничивался парой негромких ругательств, но Берни понимала, что вступила на опасную тропу. Больше всего она боялась, что Маркус вновь решит, будто его предали.
— Не забывай, Дом мой друг. — Он сказал именно друг, а не приятель, и по тону Маркуса было ясно, что это единственный друг и никакой замены быть не может. — Если поиски Марии потребуют моей жизни, я отдам ее. Ты это понимаешь?
— Да, думаю, что понимаю, — ответила Берни. — Не забывай, я тоже была там.
Уходя, она похлопала его по спине, надеясь показать этим, что все недоразумения улажены. Просто она вышла из себя, после того как Бэрд усомнился в храбрости Маркуса, а Маркус вышел из себя из-за упоминания о его героизме.
Он терпеть не мог этого слова.
Когда Берни вернулась к игре в карты, Бэрд — по крайней мере на тот момент — выглядел более спокойным и благоразумным, чем прежде. Берни решила, что до сих пор неверно судила о человеке. Вероятно, она стареет…
Бэрду не нужны были ни единомышленники, ни понимание окружающих. Ему, как и всем дурно воспитанным мальчишкам, время от времени требовалась хорошая оплеуха от матери.
— Сдавай, — сказала Матаки.
КАЗАРМА ОТРЯДА "ДЕЛЬТА"
Дом не раз откладывал этот разговор, но больше тянуть не мог.
Он давно примирился со смертью Карлоса. За его гибелью последовала смерть Бенедикто и Сильвии, затем — родителей… Он знал, что со временем смирится и с этим, но каждое несчастье поражало по-своему. Каждая утрата имела свой привкус, всегда застававший его врасплох.
Детали смерти брата заставили Дома заново пережить его гибель. Это была другая смерть и другая боль. Дому пришлось заново перестраивать свой мир. Он только подходил к квартире Маркуса, а разговор как будто длился уже час…
— Почему ты мне ничего не говорил? — спросил Дом.
Маркус, заложив руки за голову, лежал на кровати и смотрел в потолок. Дом здорово разозлился, когда он даже не повернул головы.
— Это изменило бы твое представление о нем, — наконец ответил Маркус.
— Эй, он был моим братом, но это не значит, что я был слеп. Я знал, каким упрямцем он может быть.
— Он был героем. Он был героем с того момента, когда я его встретил. И он до сих пор остается героем.
Да, это верно. Но дело не только в Карлосе. Это касается и Маркуса, и отношения к истине. Почему человек, беспредельно честный в других случаях, в тот раз решился солгать? Умолчание — та же ложь. Дому было необходимо узнать о брате абсолютно все. И теперь, когда он все узнал, он почувствовал себя совершенно разбитым, отчаянно одиноким, а еще… удивительно спокойным.
На фоне свежей боли, на фоне вновь появившейся холодной пустоты и напряжения в горле он ощутил некоторое облегчение. Карлос был обычным смертным. Дом мог не бояться стать недостойным его памяти. Они оба старались изо всех сил, но в один из дней Карлосу не хватило сил. В любой другой день то же самое могло произойти с Домом. Во время операции в долине Асфо, в тонущем «Марлине», это почти случилось…
— Отвратительно узнавать детали его смерти так много лет спустя, тем более что вам обоим еще тогда было все известно. — Дом не обвинял Маркуса. Он просто хотел убедиться, что теперь-то уж все выяснилось. Он предпочитал открыто выражать свои чувства, на что Маркус, как ни старался, никогда не был способен. — Как, по-твоему, я сейчас себя чувствую? Что еще вы от меня утаили?
