Выражаю искреннюю благодарность Майку Каппсу, Роду Ферпоссону и Клиффу Блежински (Epic Games) — праотцам лучшей из когда-либо созданных вселенных; художникам, режиссерам и мультипликаторам Epic — новым старым мастерам — за картины, дарующие вдохновение; Дон Вудринг, дрессировщице полицейских собак, за ценные сведения и Уэйду Скрогему, историку ВВС США, за консультации по вертолетам.
ПРОЛОГ
Бар в главной столовой, военно-морская база Вектес, Нью-Хасинто, столица Коалиции Объединенных Государств, последняя неделя месяца туманов, через четырнадцать лет после Прорыва
Я не люблю людей. Но ты уже об этом наверняка догадался. И еще, нет, я не хочу, чтобы ты мне покупал пиво.
Если ты думаешь, что под грубой внешней оболочкой прячется хороший парень, который оттает, если только дать ему шанс, — забудь об этом. Хотя все равно ты туп, как и девяносто девять процентов людей. Ты в этом не виноват.
— Пошли, Бэрд. Нельзя же всю жизнь сидеть в углу, надувшись как индюк. Возьми выходной.
Ее зовут Сэм Бирн — сплошной рот, кожа и татуировки; она примерно моего возраста, то есть достаточно пожила на свете, чтобы понимать, что к чему. Она со стуком ставит на стойку рюмку, полную до краев, и пододвигает ее ко мне.
— Мюллер учит нас играть в морские шахматы.
— О, как интересно, прямо сил нет. Я уже обмочился от восторга.
Сэм ждет пару секунд, затем забирает рюмку. Если это самогон Диззи, тем лучше — мои потроха целее будут.
— В таком случае пошел ты к чертовой матери! — говорит она и уходит.
Мне нужно поучиться у Маркуса Феникса. Он может сидеть в баре в полном одиночестве целый вечер, и ни один идиот не посмеет к нему подойти. Хотя… он же Феникс. Дело не только в его репутации героя войны и не только в его Звезде Эмбри. Тут что-то еще. Никто никогда не видел его по-настоящему разъяренным, разве что в драке с червями. Но вокруг парня как будто расставлены знаки с черепом и костями.
Думаю, даже у полных дебилов при виде этого срабатывает инстинкт самосохранения.
Вот черт, ну хоть бы кто-нибудь выключил этот поганый телевизор. Вы только послушайте, этот придурок трендит насчет будущего и возможности построить что-то лучшее. Какое еще будущее, к чертовой матери? Большинству беженцев негде жить, а кому есть где, у тех нет водопровода, но ух ты, вот это да, у нас появилось телевидение! На самом деле это просто радио с картинками. У всех есть радио. В нескольких общественных местах есть телевизоры, и жители считают, что это нечто потрясающее. Прямо дар Божий. Улучшения в жизни. Хоть ура кричи, черт бы их побрал!
Дуракам везет. Завидую им.
Правда завидую. Многие знания — многие печали. У самых умных, которых среди людей всего один процент — да, я тоже к ним отношусь, чего это ты ерзаешь, я своего ума не стесняюсь, — есть проблема: они понимают, в каком чертовски поганом мире мы живем. И лучше он не становится. Он просто меняется. Но большинству людей всякое дерьмо кажется изменением к лучшему просто потому, что это изменение.
Новый телеканал для народа? Прекрасно! Ты тоже так думаешь? Да, Председателю Прескотту нужно телевидение, чтобы скармливать дуракам свою пропаганду. И конечно, занять чем-то проклятых журналюг, чтобы они не вздумали делать настоящие репортажи. Ты что, думаешь, мы должны прыгать до потолка от радости, потому что перебили всех червей, и можем теперь начать новую жизнь? Нет, потому что вместо Саранчи у нас появились новые враги, двуногие — банды бродяг. Мы разбомбили целую планету, мы отброшены на сто лет назад, мы затопили последний город, черт бы его побрал, и теперь у нас нет ни промышленности, ни инфраструктуры, ни возможности восстановить прежнюю жизнь на Сэре.
Но Прескотт говорит, что все будет отлично, потому что людишки из Горасной дали нам попользоваться своей буровой платформой. Однако у этой медали две стороны: в обмен на топливо нам придется принять четыре тысячи неблагодарных ублюдков-инди, которые формально находились в состоянии войны с нами еще пару месяцев назад.
Слушай, я могу так до завтра говорить. Но даже такой недоумок, как ты, уже должен ухватить суть. Верно?
Огромная тяжелая лапа шлепает меня по плечу и сдавливает его словно в тисках. Это Коул. Большинство людей годится только на корм собакам, но Коул не относится к большинству. Только я никак не могу понять, почему такой умный парень все время расхаживает с радостным видом.
— Сынок, хочешь, Коул Трэйн проведет для тебя индивидуальный урок хороших манер? — Он наклоняется и громко шепчет мне в ухо: — Ты навсегда останешься без этого дела, если будешь так обращаться с дамами. Даже к овце нужен подход.
— Это была Сэм. — Эта бабенка вечно старается победить тебя в армрестлинге, опередить в выпивке и ругани. — А не дамы.
— Да ладно тебе. Ты же знаешь, что Берни просто ждет не дождется, когда же ты наплодишь для нее кучу блондинистых, угрюмых и наглых правнуков.
Я прощаю Коулу эту чушь. Почему-то его остроты меня никогда не бесят.
— Правда? В таком случае ей лучше обратиться за этим к Дому.
Он вздыхает едва слышно, но вздыхает, что нетипично для Коула Трэйна.
— Думаю, ждать ей придется долго.
Дом в полной заднице. Я, конечно, не жду, что человек, вышибив мозги собственной жене, тут же забьет на это и начнет новую жизнь. Последние десять лет, с тех пор как она пропала, он чуть ли не носил по ней траур и сделал из нее святую. Если он за все это время не сумел ее забыть, то сейчас уж тем более не забудет. Слушай, он не дурак. Я остаюсь в отряде «Дельта» потому, что у них у всех руки растут оттуда, откуда надо, и коэффициент умственного развития выражается трехзначным числом. Но это не означает, что все они в своем уме.
Итак, мы с Коулом сидим у стойки и молча пьем. Сэм балдеет от своих морских шахмат; глотка у нее включена на полную мощность. Я не хочу слишком долго на них смотреть, чтобы они не подумали, будто это мне интересно, но, покосившись, замечаю на доске вместо шахматных фигур полные рюмки — самогон вместо белых, ром вместо черных. Все понятно. Мюллер «съедает» одну из фигур Сэм, опрокидывает рюмку. А как теперь им узнать, какая это была фигура — черная или белая?
Вот видишь, приятель, я же тебе говорил насчет тупиц. Это не шахматы. Это шашки. Но скоро они так нажрутся, что им будет уже все равно.
Двери столовой открываются. Кто-то улюлюкает. Кто-то свистит.
— Гляньте, собака!
Какой-то умник кричит:
— Нельзя так говорить о сержанте Матаки. Правильное слово — сука!
На этом шуточки прекращаются. Берни Матаки просто смотрит на солдат своим тяжелым взглядом, как на глупых мальчишек; это работает много лучше, чем манера Сэм пить как извозчик. Только не подумай, будто я изменил свое мнение насчет женщин на передовой — плохая это была идея, очень, очень плохая, — но Берни в состоянии заткнуть шутников. Может быть, это потому, что она уже стара и ест кошек. Может, дело в ее послужном списке. А скорее всего, потому, что люди знают: она отрезала яйца нескольким плохим парням. Однако она действительно ведет на поводке пса, огромную, дикого вида зверюгу с жесткой серой шерстью, весом по меньшей мере тридцать кило.
