Он рано ложился спать и рано вставал. Утром, когда я на его «фольксвагене» привозила продукты с рынка и магазинов, уже были готовы новые тексты, которые я начинала набирать на компьютере. Иногда мне не хватало восьми часов, он посматривал на меня, ожидая, по-видимому, взрыва, истерики или требования платить больше. Я молчала и делала свое дело. Каждый вечер я оставляла на кухне листок с подсчетами, на что потрачены деньги. На следующее утро этого листка я не видела. Деловые встречи он обычно назначал в ресторане Дома кино. В министерстве я занималась составлением договоров вместе с юристом и довольно быстро разобралась в авторском праве, во всяком случае неясности в формулировках, которые можно было трактовать не в пользу писателя, я замечала сразу, теперь, пока я не консультировалась с юристом и не вносила все замечания и поправки, он договор не подписывал. Так прошло полгода, мое испытание явно затягивалось. Он жил в кооперативном писательском доме, что у метро «Аэропорт». Здесь было несколько таких домов. Утром, когда я подъезжала, из раскрытых окон уже доносился стук пишущих машинок, еще очень немногие писатели перешли на компьютеры.
Каждый писатель — это завод по выработке развлекательной и познавательной продукции для издательств, киностудий, радиостанций, телестудий, видеостудий. Но завод обслуживают десятки служб: диспетчерская, служба ремонта оборудования, служба маркетинга, поликлиника, цех питания, отделы рекламы, транспорта, бухгалтерия, юридический отдел, вычислительный центр. Все эти обязанности я выполняла одна. Я фиксировала появление новых журналов, издательств, студий и как служба маркетинга просчитывала, что им можно предложить и по какой цене.
Эти писательские мини-заводы, как и вся наша промышленность, тоже переживали спады, их устаревшая продукция не находила сбыта, но мой писатель держался уверенно на рынке, у него была способность переналаживаться и перестраиваться во времени.
Хорошего специалиста, будь то столяр, электрик, сантехник или литературный секретарь, в наше время дилетантов и необязательных людей замечают быстро. Уже через месяц мне поступило первое предложение от писателя этажом выше. Через полгода мне предлагали и лучшие условия, и большую оплату. Но мне нравился мой писатель.
Однажды, когда, закончив свой рабочий день, я вышла из подъезда, со мною поздоровался классик. Их было несколько в этих домах. Их печатали за рубежом, летом они жили в Москве, а на зиму уезжали в Европу или Америку.
— Вы мне нравитесь, — сказал классик. У классика год назад умерла жена. — Я знаю: вы великолепный работник. Переходите ко мне. Я согласен на любые ваши условия. К тому же несколько месяцев в году вы будете жить за рубежом.
Это было предложение не только о работе, но и о замужестве.
— Я подумаю. — Я улыбнулась классику своей лучшей улыбкой. И вдруг я поняла, что мне не о чем беспокоиться. В этом писательском треугольнике я буду обеспечена на всю оставшуюся жизнь.
На следующий день я не вышла на работу к своему писателю. Через полчаса он уже позвонил.
— Что-нибудь случилось? — спросил он.
— Случилось, — ответила я. — Я ухожу от вас: мне предложили более выгодные условия.
— Перестань, — сказал он. — Я знаю, что для тебя это не главное. Что случилось?
— Я не вижу перспективы, — ответила я.
Он был слишком умен, чтобы разъяснять ему сказанное.
Он помолчал и сказал:
— Приезжай. Обсудим.
Я поехала. Он меня встретил одетый, как одевался, когда шел на переговоры. В костюме, белой накрахмаленной рубашке при шелковом галстуке. Я быстро приготовила кофе и гренки. Так обычно начинался наш рабочий день. Он смотрел на меня, будто видел впервые. Я выдержала его взгляд и улыбнулась. Он отвел глаза, и я поняла, что выиграла, сейчас он сделает мне предложение. Так это и произошло. Через несколько минут я села за компьютер уже женой писателя. Нас очень торопили. Издательство планировало выпустить роман через месяц. Осенью повышался спрос на романы.
РЕЦЕПТ КОЛДУНЬИ
Рассказ
Мне двадцать шесть лет, я биохимик, работаю в Институте иммунологии. Я знаю все о зарождении жизни, но сама родить не могу. Муж меня ни в чем не упрекает, но утверждает, что другие женщины от него беременели. Со мной такого не происходило: я всегда пользовалась контрацептивами.
Моя подруга работает в Центре репродукции человека, и мы с ней составили программу анализов для меня.
Сонограмма яичников и матки подтвердила, что у меня нет ни кисты, ни фибромиомы. По образцам тканей исключили микоплазму и хламидии. Я прошла гистеросальпингографию, по-простому — это рентгеновское исследование, определяющее форму матки и проходимость фаллопиевых труб. Я прошла тестирование цикла пролактина в менструальный период: экстродиала (и сонограммы) непосредственно перед овуляцией и протестерона после овуляции. Я сама просчитала свой естественный овариальный цикл.
Подруга, посмотрев анализы, сказала:
— Ты здорова, как трехлетняя кобылица. Если тебе вместо члена засунуть морковку, она тут же начнет бурно расти.
В воскресенье вечером, после наших любовных игр, муж, как обычно, открыл роман Джойса, перед сном он обязательно прочитывал несколько страниц.
— Поспи, — сказала я ему. — Наберись сил. Тебе придется трахнуть меня еще и утром.
— Как всегда, с удовольствием.
— На этот раз по необходимости. Нужен тест после совокупления, чтобы определить, восприимчива ли шеечная слизь к сперматозоидам и могут ли они свободно плавать в шеечном пространстве.
— Нет, — ответил он. — Я здоровый мужик, у меня всегда все получалось. — Он посмотрел на меня так, что я испугалась и больше не заводила разговоров об этом. Как говорила моя подруга: тебе повезло, он добрый и богатый. Я ей возразила:
— Он еще и умный.
— Это само собой, — согласилась подруга. — Если богатый, значит, не дурак. Дураки богатыми не бывают.
Павел был старше меня почти на десять лет. Если у него все получалось с другими женщинами, значит, эти женщины существовали. Я нашла последнюю, с которой он жил три года. Мы договорились с нею встретиться. Она подъехала ко мне в институт.
Рослая брюнетка, мы с нею были похожи. Она рассмеялась.
— Я так и думала. Ему всегда нравились еврейки. Он смоленский, евреи там почему-то не приживались. Мы для него нечто экзотическое вроде негритянок.
Я ей изложила свои проблемы.
— Не получалось у него с детьми ни со мною, ни с другими. Собственно, я и ушла от него, потому что хотела ребенка.
— Я тоже хочу.
— Ты же медик. Сейчас медицина все может.
Но оказалось, что не все. Я взяла на анализ его сперму. Шансы были невелики, а лечение требовалось упорное и длительное.
Вероятно, он что-то почувствовал и стал возвращаться все позже, дома продолжал работать над документами и ложился спать у себя в кабинете на тахте. Мы все реже спали вместе.
