— Так, где ключи и прочее может быть?
— Там на соседнем домике табличка была, думаю, что все там, — сказал Джон.
А я пропустил. Рассеянный какой-то.
Вышли аккуратно из ангара, огляделись — по-прежнему ничего. Тихо так, спокойно, если бы странного не чувствовал, то вообще бы замечательно все. Но приклад все равно у плеча постоянно, голова как антенна локатора крутится. Трудно человеку в пустынных местах, если эти места по определению должны быть людными. Странно это, что-то внутри тебя бунтует и говорит, что так быть не может, что-то совсем неправильно, что лучше бы уйти отсюда. Или снова наполнить место людьми. Как нашу базу в Колд-Лэйке, например. Или даже в Грейт-Фоллзе.
Точно, прямо рядом с ангаром домик, на нем табличка с гербом и аббревиатурой RCMP. Не заметил.
— Проверьте, я вход проконтролирую, — сказал я.
Никто не удивился, хоть это и отступление от плана, обычно я вхожу, а контролировать вход могу кого-то оставить. Но все странное чувство беспокоит, пропускаю я что-то, мне сейчас сосредоточиться надо.
Дверь в офис оказалась незапертой, Роб и Джон вошли внутрь, я остался снаружи. Присел на колено, выбрав позицию так, чтобы меня самого сразу не разглядеть было издалека, заодно пожалел, что нет городского камуфляжа: на фоне ангаров он был бы лучше. Или серого, как у американцев.
Так, чего это я возбудился? Что я чувствую?
Доверился «радару», пытаясь уловить хотя бы направление на источник беспокойства. Но так и не уловил, что-то в стороне города, кажется.
Вызвал Настю:
— Ты ничего не чувствуешь?
— Ты тоже? — вроде как удивилась она. — Маетно как-то, да? Беспокоит что-то. А напарник мой в порядке, даже напевает.
Говорили по-русски, поэтому она и Бобби Джо по имени не назвала, чтобы он не понял даже, что его упомянули.
— А где чувствуешь?
— Не знаю, везде… нет, не знаю.
Перед ней пассажирский терминал. Что-то в нем? Он почти сплошь стеклянный, для Тьмы последнее место, чтобы завестись. И с чего ей здесь заводиться, если близко людей нет? Либо Тьма мутным пятном себя проявляет — тогда да, в любом месте может возникнуть, а вот в темных подвалах, например, только близко к людям. Это она уже так охотится, или там нападает, не знаю, как правильно это назвать. В пустынном месте заводиться ей резона нет, лишь бестолковая трата ресурсов, если это понятие к ней применимо. Но смысла нет в любом случае.
Так что это все же?
Роб с Джоном вышли довольными, Джон нес пластиковую коробку с ключами и бумагами.
— Все с бирками, здесь и от самолетов, и от вертолетов.
— Отлично. А говорили, что без ключей.
— В моем слое без ключей, а здесь с ключами оказались, — пожал плечами Джон.
Стащив с себя рюкзак-однодневку, я просто высыпал все содержимое коробки туда, а потом натянул его обратно. Теперь, случись что, я его уже здесь не забуду.
— Дальше посмотрим.
Самолеты, самолеты, машины, самолеты. Названия в рацию диктую Насте, от нее отзывы поступают. Она еще и записывает, на будущее. Заинтересовал ее небольшой и вроде даже ничем не примечательный самолет «Mooney», про который она сказала, что это самый быстрый самолет своего класса с самой большой дальностью полета.
— Это как далеко он летит?
— Если мы вдвоем и с чемоданами — тысячи четыре километров. С этого материка до Европы, например.
— Ничего себе! — заодно только сейчас осознал, насколько далеко летает тот же «пилатус».
А если из него еще все лишнее выбросить? Сиденья пассажирские и прочее? Пару сотен километров еще добавит? А ведь наверняка. Или просто больше груза можно взять для баланса. А ведь самолетик маленький, вроде «сессны», совсем не впечатляющий, так что особенно интересно.
А вообще мы на настоящий самолетный Клондайк набрели, похоже. Всего много, все нетронутым стоит, никого вокруг. Есть мастерские, там наверняка еще и запчастей хватает. А для того же «пилатуса» можно, наверное, запчасти со второго снимать, который не для наблюдения сделан.
Потом наткнулись на два Bell 412 — фактически американских знаменитых «хьюи», только в гражданской версии. Их нашли в другом ангаре, принадлежали они раньше компании «Шелл» и были раскрашены в ее цвета — сами желтые, с красными полосами и изображением ракушки на бортах. Раньше они, видимо, обслуживали нефтепровод, перекидывая аварийные бригады куда нужно. Меня уже успели просветить, что, в отличие от Колд-Лэйка, где «Хаски Энерджи» в свое время организовала полный цикл переработки топлива, «Шелл» в Форт-Мак-Мюррее организовала только первичный цикл, а «полуфабрикат» шел дальше по трубе, на какую-то совсем другую переработку. А за этой самой трубой надо было приглядывать. В общем, перекрасить эти вертушки в менее яркий и заметный цвет — и сразу на службу. Целый взвод разом можно на несколько сот километров перекинуть.
Говорят, к слову, что эскадрилья таких военных раньше стояла как раз в Колд-Лэйке, да перелетела куда-то с эвакуацией. В общем, все было бы с вертолетами намного проще.
А затем нас неожиданно обстреляли у самого восточного конца аэродрома. Сначала в лобовом стекле пикапа появилась дыра, Джон вскрикнул и выругался, заворачивая машину влево. Мне показалось, что он просто испугался, но я ошибся — надолго его не хватило. Уже через несколько секунд он захрипел и начал заваливаться на руль, а из пробитой шеи струей на приборную панель хлестала кровь.
Его последнего маневра как раз хватило на то, чтобы вывести нас из-под обстрела, укрыть за большим ангаром. Нога его так и продолжала давить на газ, пикап опасно разгонялся, но останавливаться здесь было еще опасней. Перегнувшись, я левой рукой пытался крутить руль, а правой еще и управлять рацией, крича в нее:
— Заводи и взлетай, немедленно!
— Одна не полечу!
— Мы уходим в лес, подойти к самолету не сможем! Лети и вызывай подкрепление! Немедля! И не смей спорить, бестолочь, так мы все пропадем! От тебя здесь никакой пользы, лети, спаси нас!
В ответ она выругалась, связь прервалась.
Где-то застучал автомат, к нему присоединился пулемет, но в нас не попали, я лишь видел, как пули выбили фонтанчики пыли из земли перед нами, а затем туша большого пикапа пронеслась через эти пыльные облачка. Впереди показалась стена кустов и невысоких деревьев, пикап влетел в нее, подпрыгнув на чем-то, подскочил, нога уже мертвого Джона соскользнула с педали, машина пару раз вильнула и остановилась, упершись в дерево.
Посмотрел на Джона — мертв. Даже пульс проверять не надо, у него глаза открыты, и жизни в них нет, тут не ошибешься. Распахнув дверь, я вывалился наружу, перебежал на противоположную сторону машины и на бегу столкнулся со спрыгнувшим из кузова Робом, как и я заметно напуганным, но не паникующим.
