шансы благодаря этому возросли. Наши надежды на союзников, кроме Японии, теперь уже стали бесплодными, так как они сами сдались. Мы имеем в руках один шанс, который мы бросим на чашу весов, и серьёзно не повредим этим делу нашей великой исторической победы на востоке. Такой поворот в ходе войны германский народ приветствовал бы с глубочайшим удовлетворением. Мы получили бы свободу действий на западе, а англо-американцы не смогли бы под тяжестью таких событий продолжать войну неограниченное время. То, чего мы достигли бы этим, не было бы той победой, о которой мы мечтали в 1941 году, но это было бы всё же величайшей победой в германской истории. Жертвы, которые принёс германский народ в этой войне, были бы полностью оправданны. Опасность с востока хотя и не была бы окончательно устранена, но мы были бы подготовлены к ней на будущее. Вот и всё, господа, что сегодня я хотел бы вам изложить. Во всяком случае, как я считаю, это следовало бы попробовать со всяческой деликатностью и осторожностью. Ознакомившись с моим проектом, многие из присутствующих здесь могут возразить, но, господа, существуют бесчисленные каналы, через которые можно было бы предварительно прозондировать почву. Нам надо попытаться договориться со Сталиным. Никто из вас не станет отрицать того бесспорного и безотрадного факта, что именно этот восточный деспот, на сегодня реальный хозяин положения вещей здесь, в Берлине. Подобный дипломатический удар по Западу, как заключение перемирия с русскими, я счёл бы высшим достижением германского политического и военного искусства. У меня нет желания говорить о том, какое влияние окажет этот удар на нейтральные и вражеские государства. Картина войны, уверяю вас, сразу изменилась бы резко, а общественному мнению Англии и США неизбежно было бы нанесено ощутимое поражение. Немцы опять оказались бы на высоте положения и обрели свободу действий. Мы могли бы облегчённо вздохнуть в этом бункере и затем опять, если будет необходимо, нанести такие удары, которые бы решили исход войны.
Как с радостью для себя мог наблюдать Борман, в этом выступлении был весь Геббельс. Тонко чувствующий создавшуюся ситуацию, Геббельс невольно оказался заложником собственной пропаганды. Упрямства в рассуждениях, и это видели все, новому рейхсканцлеру было не занимать. Министр партии понимал, что Геббельс плетёт вздор, чем он и занимался, пока в бункере находился Гитлер. Его утопичные идеи вряд ли найдут отклик у кремлёвского мудреца, но они всё же решили попытаться это сделать. Надежда затеплилась в груди Бормана. «А вдруг Сталин рискнёт, как это было в августе 1939 года, и пойдёт на сепаратный мир с немцами? И, сам того не зная, позволит Гитлеру перейти на нелегальное положение».
После Геббельса неожиданно слово взял генерал Кребс:
– Незадолго до своего последнего дня рождения, Адольф Гитлер подробно проинструктировал меня относительно дальнейших действий. Как считал фюрер, немцам следует попытаться договориться с русскими. Он говорил, что Россия избавилась от капитализма и еврейства, тогда как Америка именно эти силы выдвигает на первый план, что приносит ущерб народам. Я думаю, что Адольф Гитлер своей добровольной смертью, что произошла сегодня, открыл дорогу для такого развития событий, и предлагает войти в контакт с русскими. Имейте в виду, господа, что Гиммлер уже не раз без санкции фюрера предпринимал попытки вступить в контакт с западными державами.
Кребс замолчал, но Борман взял на себя инициативу подытожить совещание.
– Вам, Ганс, надо немедленно начать переговоры с русскими! Монке препроводит вас до русских позиций. По возможности вы должны говорить с самим маршалом Жуковым.
– Пылающая комета погасла, господа! – говоря так, Монке имел в виду смерть Гитлера. – Господин министр прав. Пришло время договариваться с русскими.
Одобрительный возглас в зале завершил это совещание.
19 часов 30 минут
«Что ещё за срочность?» – подумал генерал Вейдлинг, этим вечером прибыв в бункер. Вдали опытный вояка уже мог различить силуэты русских, что пытались продвинуться к Ставке Гитлера, но этот их замысел пока сдерживался ответным огнём немцев, но так не могло продолжаться бесконечно. Это он и хотел сказать фюреру. Он был твёрдо уверен в том, что телохранители проведут его к Гитлеру, и тот устно подтвердит своё письменное разрешение на прорыв, что генерал недавно прочитал, разорвав пакет. Дай бог, чтобы так оно и было. От фюрера можно было ожидать всего, что угодно. Гауптштурмфюрер СС Кноге ввёл его в комнату Гитлера. Войдя в неё, он увидел генерала Кребса, Геббельса и Бормана. Все они сидели на стульях и хранили молчание.
– Хайль Гитлер! – привычно вскинув руку, произносит Вейдлинг.
– Бросьте вы это, генерал, бросьте! – с некоторым раздражением в голосе сказал Борман.
– Где фюрер?
Со стула поднялся Геббельс, и по его печальным глазам Вейдлинг понял, что случилось нечто экстраординарное.
– Генерал, – начал он, – сегодня после 15 часов дня Гитлер с женой покончили самоубийством путём принятия яда. Фюрер поручил эту миссию всем, с кем он сегодня простился. Он убил себя вскоре после того, как я его оставил. Он выстрелил себе в висок и рухнул на пол. Ева Браун приняла яд, села на кушетку и будто заснула. По особому желанию фюрера он и его жена были немедленно сожжены в саду Имперской канцелярии.
С этой фразой, сделав трагическое выражение лица, Геббельс умолк и, чуть ли не рыдая, сел на стул.
– Фюрер в своём завещании назначил правительство; президентом должен быть гросс-адмирал Дёниц, канцлером – Геббельс, министром партии – я! – сказал напыжившийся Борман. – Гиммлер предложил безоговорочную капитуляцию Англии и Америке, но мы её можем принять только в случае капитуляции и перед Россией. Гиммлер действовал как предатель, без полномочий. Мы хотим обратиться по радио к маршалу Сталину, чтобы он
