плакал, как ребенок. Чего бы он только не отдал, чтобы его мать еще раз обняла его и сказала, что все будет хорошо. Чтобы ее поцелуи прогнали боль. Но она была мертва, и никто не собирался его спасать. Он умрет в той комнате наверху. И это не будет легендой. Это будет медленно и болезненно, а потом они бросят его где-нибудь гнить. Забытого.
Он баюкал левую руку, поскуливая, поскольку каждый вдох вызывал у него дрожь агонии. Он ронял кровь на пол, проводя языком по промежуткам, где когда-то были его зубы. И он знал, что это еще не конец.
Дрен, должно быть, потерял сознание, потому что, когда он снова открыл глаза, Джакс вернулся, а его сына не было. Старик лежал, прислонившись спиной к стене, еще более избитый, чем раньше.
— Ты проснулся, — сказал Джакс.
Единственным ответом, который смог выдавить Дрен, было сплюнуть еще немного крови на пол и застонать.
— Не двигайся. — Джакс, пошатываясь, поднялся на ноги и подошел к Дрену.
Дрен вздрогнул. У него не осталось сил бороться:
— Чо... чо ты делаешь?
— Не волнуйся. — Дрена перевернули на спину и выпрямили. — Боль будет легче, если ты не будешь горбиться. Как твое дыхание? — Старик осмотрел его.
— Больно дышать.
— Я ничего не могу сделать с твоими ребрами, но я собираюсь исправить твой нос. Секунду будет больно, но потом станет лучше, и ты сможешь легче дышать.
Джакс рванул и нос Дрена хрустнул, прежде чем он смог ответить, поэтому вместо этого он закричал. Старик улыбнулся:
— Ты никогда больше не будешь красивым, малыш, но рана заживет хорошо — если они позволят.
— Какой в этом смысл? — Дрен потер лицо. Он ненавидел, когда Джекс видел его таким. Он должен быть сильнее. — Все кончено. Мы никогда отсюда не выберемся.
— Я этого не знаю, как и ты. Надежда все еще есть. Держись за нее и черпай из нее силы.
— Я не хочу умирать.
— Никто не хочет, малыш. — В глазах старика не было жалости. Только честность. — Но это произойдет. Рано или поздно. Здесь или там. Не прячься от этого и не поддавайся этому. Борись с этим. Каждый твой вдох — это победа. Каждой минутой, которую ты переживаешь, нужно дорожить, особенно в этой комнате. — Джекс прошаркал к ведру у двери и вернулся с чашкой воды. — Выпей это. Ты почувствуешь себя лучше.
Вода была старой, застоявшейся и горькой, но Дрен все равно выпил ее залпом:
— Почему ты так добр ко мне? Ты пытался меня убить. Ты меня ненавидишь.
Джакс покачал головой:
— Я не ненавижу тебя, малыш. Я был зол на тебя и хотел помешать тебе убивать невинных людей. Достаточно того, что нас убивают Черепа — и совсем не обязательно, чтобы мы делали это с собой.
— Идет война, и я на ней сражался, — сказал Дрен, но его пыл, его вера угасли. Он вытер кровь с подбородка.
— Есть разница между солдатом, сражающимся на войне, и убийцей, убивающим людей, потому что он ненавидят мир, в котором оказался. Я пытался сказать тебе, но ты не хотел слушать, и на карту было поставлено слишком много жизней, чтобы позволить тебе продолжать в том же духе. Ты не оставил мне выбора.
— Я не убийца.
— Скажи это семьям людей, которых ты убил, потому что они оказались не в том месте не в то время.
— Вы ничем не лучше. По крайней мере, я хоть что-то делал. Вы, гребаные Шулка, просто сидели и несли всякую чушь. Вы тоже позволяете людям умирать. Если бы вы сделали то, что обещали... — Дрен моргнул. Он ни за что не собирался плакать перед Джаксом. — Мои мама и папа были убиты Дайджаку, потому что вы не смогли их остановить. Весь мой район разрушен. Город потерян. Почему я должен доверять тебе сейчас?
— Я сожалею о твоих родителях. Много людей погибло во время вторжения. Гораздо больше после. И их будет еще больше, прежде чем все закончится.
— Тогда, черт возьми, сделайте что-нибудь, вместо того, чтобы ходить вокруг да около и притворяться, что вы все еще главные.
— Малыш, если бы ты знал, что происходит... на самом деле происходит... Мы пытаемся освободить страну, а не просто собрать несколько шлемов в качестве трофеев. Я должен был бы сейчас быть там и пытаться добиться успеха, вместо того чтобы торчать здесь из-за тебя.
Дрен повернул голову, посмотрел на Джакса и его избитое лицо:
— Не жди, что я извинюсь.
— Никто от тебя этого не ожидает, но, клянусь Четырьмя Богами, парень, я надеюсь, ты начнешь видеть вещи такими, какие они есть на самом деле. Мне бы не помешала твоя помощь — твоя и всех твоих друзей, — но раньше я должен тебе поверить. Ты должен выполнять приказы.
— И делать что? Вы никогда ничего не делали, только сидели и разговаривали.
— То, что ты не видишь город в огне, совсем не значит, что мы ничего не делаем. Последние несколько дней мы провели, доставляя семьи, ложно обвиненные в том, что они входят в Ханран, в безопасные места. Мы собираем оружие, разведданные, проникаем к врагу. Твои атаки на Черепов для них не что иное, как небольшие раны, царапины. Мы делаем то, что может действительно навредить им, в долгосрочной перспективе.
Эти слова задели Дрена. Он судил о Ханране только по количеству убитых. Он не думал ни о чем другом. Он не рассматривал картину в целом — только то, что было у него перед глазами:
— Теперь уже слишком поздно. Нам не выйти из тюрьмы.
— Пока не сдавайся. Ты все еще жив. Я все еще жив. Ничего не кончено, пока мы не умрем.
Когда Дрен сел, тысяча ножей вонзилась ему в грудь.
Джекс помог ему лечь обратно:
— Лежи спокойно. Пока не дави на ребра.
— Я все испортил.
— Да — но ты молод. Именно это и делают молодые люди. Вопрос в другом: сможешь ли ты извлечь из этого урок?
— Что они собираются с нами сделать?
— Не думай об этом. Думай только о настоящем. Отдыхай. Пей больше воды. Что будет, то и будет. Беспокойство ничего не изменит. На самом деле, твои мысли сделают все только хуже.
