в том, что учителю он был срочно нужен и майор хотел вернуться домой с молодой женой.
Но тут возникло неожиданное препятствие: «молодая жена» на «чужую Родину» возвращаться не хотела, к тому же, определение – жена, ей очень не нравилось. Она сообщила, что не намерена становиться собственностью мужчины, а если он настаивает, то он в таком случае – сатрап, деспот и феодал. На этой почве у них вспыхнул первый скандал. До поножовщины дело не дошло, но любовники расстались, если не врагами, то уж не друзьями – точно.
Лет через десять, Ермоленко, по делам Совинторга, вновь оказался в Париже, там он, совершенно случайно, встретил свою заклятую подругу. Проведенная вместе ночь, вновь окончилась скандалом. А в тридцать восьмом году, она сама приехала к нему в Испанию, где и пробыла с ним до конца конфликта. Памятуя о прошлом, Ермоленко не решился сделать ей очередное предложение, но пригласил с собой, в СССР – погостить и познакомиться с учителем. Антуанетта подумала и согласилась. Как оказалось, вовремя – грянула война, и немцы в течение недели заняли всю Францию.
По большому счету, это было не страшно, если бы не «Ананербе», которое рыскало по всем оккупированным территориям в поисках всего необычного и мистического. О вампирах они, конечно, знали, и это уже было серьезно. К тому же, эта братия не церемонилась, пытаясь создать идеального солдата, они резали любого попавшегося им вампира, буквально на куски, по этой причине, все наши братья, проживавшие в Германии, после тридцать третьего года оттянулись из страны в разные стороны. Они совершенно не хотели служить непонятной идеологии, клепать на убой птенцов и обеспечивать бессмертие бонзам третьего Рейха.
Надо сказать, что в Союзе ЧК, а потом и КГБ повели себя значительно умнее – они просто привлекли вампиров к сотрудничеству и вовсю использовали их исключительные свойства в оборонных целях, предпочитая иметь нас лояльными к режиму.
Однако когда война окончилась, наша ветреная дама рванула на свою историческую Родину, и в этот раз, кажется, обошлось без скандала. Дальше пошло по накатаной – год совместной жизни, скандал, лет пять – семь отдыха, затем все начиналось поновой. Только в середине восьмидесятых этот порядок был нарушен. Майор осуществил свое право на ученика и встретился с ней за все это время один раз. Наконец, она не выдержала и приехала сама…
…Когда Батя завершил рассказ, мы посмеялись, пожалели Ермоленко и разошлись по делам. Чуть позже, днем, майор со своей дамой, заглянул к нам с Катькой, там и состоялось наше более детальное знакомство. Антуанетта, которую майор называл коротко – Анюта, вела себя гораздо скромней, чем в Париже. Скандалить она, похоже, в ближайшее время, не собиралась, но я чувствовал, что отец нервничает. Думаю, дело было в том, что он просто не знал, чего от нее можно еще ожидать.
Мы с Катькой, первое время, тоже держались с ней очень натянуто, но через недельку начали помаленьку привыкать, а когда отпраздновали ее именины, отношения наладились окончательно. К моему удивлению, она была не дура выпить и закусить. Наблюдая за тем, как лихо Антуанетта опрокидывает стопку за стопкой, я удивлялся все больше – и отец, и Батя пили гораздо меньше, о себе с Катькой я не говорю. Поймав мой взгляд, она неожиданно подмигнула и ехидно улыбаясь, словно фокусник, продемонстрировала нам фляжку с тем самым спиртным, которое только что, на моих глазах, потребила.
– Ух, ты! – восхищенно выдохнула Катька.
– А ты думала? – гордо отозвался Ермоленко, – Анечка дипломированный иллюзионист.
– А еще художник и психолог, – добавила Антуанетта.
– Здорово! – искренне позавидовал я. – А что вы кончали?
– Во-первых, можно на ты. Во-вторых, какое из заведений ты имеешь в виду?
– Психология, например! – выпалил я.
– МГУ, – скромно ответила наша красавица.
У нас с Катериной одинаково округлились глаза.
– Неужели у нас хорошо готовили психологов? – с сомнением спросила Катя, – Во всяком случае, до перестройки мы о них и не слышали.
– Это не значит, что их не было, – улыбнулась гостья, – а психологи у вас выходили, лучше не бывает. Один Лурия, это же титан. С ним никто не сравнится. А у меня он лекции читал.
О Лурии, я что-то, когда-то слышал. Только не помню к чему, но поверил Антуанетте на слово. А она неожиданно ударилась в воспоминания…
– …У нас там много величин было. Например, у меня преподавала дама, которая была близко знакома с Крупской.
Мы дружно удивились:
– Это сколько же вашей преподавательнице лет было? – с сомнением поинтересовалась Катя.
– Восемьдесят, – сообщила Антуанетта, и, как ни в чем не бывало, продолжила, – классная тетка! Таких сейчас нет! Помню, мы, чтобы ей приятное сделать, начали петь дифирамбы Надежде Константиновне, о том, каким она была замечательным педагогом. Она нас послушала пару минут, а потом и говорит:
– Не приписывайте Надьке того, чего у нее не было! Она была гениальный организатор, а педагог никакой. Но, пока она не пришла, мы, такие умные и талантливые, не знали, что нам делать. А она, села и четко расписала по пунктам, что надо. И дело пошло. С этим я могу согласиться, но не надо ее медом мазать, а то ангел получается, а не человек…
– А потом, – Антуанетта задумчиво прожевала орешек, – мне этот панегирик аукнулся. Дама запомнила, как я соловьем разливалась, и завалила мне экзамен. Как она это смогла сделать, до сих пор не понимаю. Но факт остается фактом. Я, единственная из всей группы, осталась без оценки. Пришлось ходить за ней около месяца. Гипнотизировать такую престарелую даму опасно, никто не знает, что с ней после этого будет, поэтому я просто не представляла, что мне делать. Наконец, она смилостивилась и назначила пересдачу, но, придти велела вечером, после окончания занятий. Когда я пришла, выяснилось, что у нее сегодня день рождения и весь преподавательский состав поздравляет ее. Кроме наших преподов, к ней съехались профессора со всей Москвы. Короче, просидела я в коридоре до позднего вечера. Наконец, все разошлись и мне позволили войти. Никогда не забуду этой картины. Сидит профессор, весь кабинет в цветах и поздравлениях,
