было, Тэйрен нравилось. Она помнила блюда Даррании. И впечатления, которые они несли с собой. Настоящие, неподдельные чувства, как ей казалось тогда.
— Твой брат собирается переходить к действиям.
Это прозвучало так неожиданно, что нож чиркнул о тарелку с самым мерзким звуком, который только можно себе представить. Тэйрен подняла глаза, но не нашла на этом лице ни насмешки, ни издевки, ни привычной по детским воспоминаниям ненависти.
Что это только что было? Он ее проверяет?
— Ждешь, что я тебе поверю, и наша беседа станет неимоверно душевной? — поинтересовалась она, пригубив вино.
Крепкое. Жаль, ее все равно не возьмет, как не возьмет ни один дурман в мире. Светлым в этом случае проще.
— Хочу, чтобы ты поняла, Тэйрен. Я тебе не враг.
Подавив желание расхохотаться, она медленно облизнула губы и чуть подалась к нему.
— Не враг. Совершенно точно не друг. Тогда кто же ты мне, Хааргрен?
Покрытые тонкой чешуей веки стянулись в прищур. Медленно. Как у дракона.
— Я прекрасно понимаю, что ты собираешься сделать, — жестко произнес он. — Использовать меня в борьбе против брата у тебя не получится.
Тэйрен вскинула брови, а после подалась назад. Сложила руки на груди, вглядываясь в наполовину скрытое чешуей, как маской, лицо.
— Не боишься, что твои слуги на тебя донесут? — поинтересовалась она, не желая признавать проигрыш. Досада все равно жгла: должно быть, проведенные в Даррании годы не позволили чувствам полностью атрофироваться.
— Не боюсь. Потому что слуг у меня нет. Это мои друзья.
Вот теперь Тэйрен не сдержала смешка.
— Твои друзья? Люди? При всем уважении, друзья не убирают в домах и не прислуживают за столом.
— Как мало ты знаешь о дружбе, Тэйрен. — Уголок его губ впервые за все время их общения дрогнул. Правда, ненадолго. Спустя мгновение его лицо уже снова напоминало камень, прикрытый маской. — Надеюсь, мы друг друга поняли.
Тэйрен кивнула. Хотя досада осталась, к ней присоединился еще и азарт. Когда перед тобой достойный противник, игра становится вдвойне интересной.
— И что же собирается делать Адергайн? — поинтересовалась она как ни в чем не бывало, возвращаясь к еде.
— Это не связано с Сезаром, — спокойно произнес он.
— Тогда с кем?
— С Леной. С иномирянкой. Он хочет встретиться с ней во время их выездной экскурсии к алтарю Горрахона.
— Зачем?
— Этого я не знаю.
— И не хочешь узнать? — Тэйрен улыбнулась.
Хааргрен пристально посмотрел на нее, но она занялась тем, что находилось в ее тарелке. Прямо сейчас не стоит показывать своего пристального интереса к происходящему, но если он с ней говорит откровенно, значит, против него нужно использовать это. Против него или в свою пользу — не суть важно. Он не пойдет против Адергайна, но, возможно, захочет организовать ей небольшую экскурсию к алтарю Горрахона. Если все получится. Если все пойдет так, как она себе представляет…
Тэйрен снова украдкой взглянула на бьяниглов.
Как знать, возможно, помощь Хааргрена против Адергайна ей даже не потребуется.
Глава 32
Лена
— Доброе утро, — поздоровалась я, проходя в столовую.
Это было настолько непривычно, насколько вообще возможно: не столько потому, что я жила в Академии в последнее время, сколько потому, что я очень много времени провела, запертая в Ленор. Каждый раз я думала, что меня перестанет дергать с того, как прошло их с Валентайном лето, и каждый раз оно не переставало. Наверное, надо уже привыкнуть к тому, что это такой особый вид мазохизма. Вспоминать, как им было хорошо вместе. И как они использовали этот стол, например…
Подумав об этом, я чуть было не сбежала куда подальше, но Валентайн уже поднялся мне навстречу:
— Доброе утро, Лена. Как спалось?
— Отлично, — соврала я.
После нашего вчерашнего визита к Максу, которому мы рассказали полуправду — что расследование по делу Хитара привело нас сюда, в смысле, за таким вот интересным заклинанием, мы вернулись домой. Домой! Я так и не перестала называть это место домом, но я бы не стала здесь ночевать, если бы открывать порталы в Академию разрешали так поздно. Наверное, Валентайн мог бы воспользоваться своим заместителеректорским положением, но он не захотел. Не предложил. А я не захотела просить его об одолжении. Или захотела остаться с ним? В смысле, попробовать вернуться сюда. Посмотреть, как это будет.
Или нет?
В последнее время я с завидной регулярностью врала себе самой во всех смыслах и так запуталась, что уже ни в чем не была уверена. Потому что этой ночью подушка была жесткой, матрас вообще напоминал доску, а я ворочалась с боку на бок и думала о том, что здесь было. Везде было.
Это было по-прежнему больно.
Я так долго не могла заснуть и так много об этом думала, что в конце концов в голове раздался вопль Ленор: «Если бы я знала, что все так будет, лучше бы удушилась!»
— Лучше бы ты и правда удушилась, — добро ответила я.
— Вместе с тобой?
На это мне ответить было нечего, и я продолжила ворочаться. Заснула под утро, подскочила от знакомого уже голоса Эвиль, быстро собралась и выползла к завтраку. Эксперимент по приживаемости Лены на старом месте с треском провалился.
И, кажется, Валентайн это понял.
— Почему я в это не верю? — Он приблизился, чтобы отодвинуть мне стул, а я подумала о том, что лучше бы он в Ленорихе так разбирался. Чем в моих чувствах сейчас.
— Почемутыв это не веришь, я точно не знаю.
— А ты сама веришь?
— Валентайн, я пришла поесть!
— Поесть — это хорошо. — Я мазнула взглядам по букету цветов на столе и отвернулась, а он продолжил: — Мы можем до конца жизни закрывать глаза на то, что произошло, а можем об этом поговорить.
— У тебя появились слова, кроме «мне жаль»?
— Лена, зачем ты так?
Зачемятак?
Я почувствовала, что снова начинаю заводиться, и быстро переключилась на другую тему:
— Мы были очень заняты и так и не поговорили про Соню.
— Ты согласилась с тем, что нужно все исправить.
Чувство было такое, что я начала говорить на драконьем, а Валентайн внезапно его забыл. Или наоборот.
— Да, согласилась. Но это было вчера.
— Что изменилось сегодня?
— Сегодня мне опять больно, —
