— Еще бы ты был голодный — весь в засосах! Если неделями не бываешь дома, если «привет, как вы там» и все! Я не согласна на такое, жить с тобой так не согласна! Не к маме, так на Урал — здесь я не останусь. Мало мне было Демьянцева — нашла такого же Турчака, идиотка! — развернулась я на выход, пробежала прихожую и выскочила на улицу.
Говорить… нужно бы поговорить, выслушать. Но не было сил, не хватало воздуха — я задыхалась от обиды, несправедливости, возмущения! Слез не было — просто трудно дышать, мало…
— Стоять! — рванул он меня за руку к себе, обхватил руками, прижал: — Не отпущу, пока все не выясню. Смирись и не вырывайся. Ксюша… ну какие засосы? Что ты выдумываешь!
Я молчала. Толку говорить? Нет смысла — они никогда не признаются. Это невыгодно, нерационально, потому что на меня у него, определенно, какие-то планы — Левушка, что еще? А так — все одинаковы. И Саня пошел по бабам — все верно говорила Марина, все так! Все одинаковы — абсолютно.
— Не дергайся, — держал он меня, — до утра будем так стоять, пока все не выясним.
— Будем… — безразлично согласилась я, начиная замечать ночь — ее запах, чернильную темноту, густые звезды, тонкий лунный серп над лесом. Запал уже прошел, лишнее выплеснулось… навалилась усталость.
— Я устала — весь день толклась с детьми.
— Я тоже устал — это ничего не меняет, — обнимал он меня уже не сильно, а осторожно, даже, казалось, нежно и бережно. Ну вот как так?!
Дура! Как есть дура — поплыла я слезами и задергалась в его руках, всхлипывая и кусая губы. А он сильно проводил рукой по моей спине, по волосам — гладил, успокаивая, как маленькую. Как легковерную идиотку!
— Зачем ты приехал?! Ты же не собирался! Убирайся снова обратно! Мне вот это все на фиг не нужно, видеть не хочу! Скотина… запер здесь, урод… моральный, — сдавленно выдыхала я между рыданиями. Орать просто не было сил и не хватало времени — вдохнуть бы…
— Говори-говори… дурочка моя, — продолжал он гладить меня.
— Прекрати! Ты дырку уже протер, — вырвалась я, — будем разводиться.
— Вот прямо так — сразу, — улыбался он. Темно, не видно ни черта, но слышно — улыбается. Я плачу, а ему смешно. Ладно… я не дурочка — вполне смогу объяснить. Опустилась там, где стояла, села на теплую до сих пор землю, на отросшую опять мягкую траву. Он сел рядом, уже не касаясь меня, давая место, простор — вдохнуть полной грудью, сосредоточиться мыслями.
— Прошлый раз ты приезжал с засосом на шее… до сих пор остался след. Даже скрыть не пытался — на фига, правда? Я же тут детьми привязана, кем-то там даже присмотрена — не для безопасности выходит, а чтобы не сбежала, крепко здесь посажена — жрать готовить, стирать, убирать… Я не собираюсь терпеть, Лёша!
— Почему сразу не сказала? — растерянно хмыкнул он, — я все думал — чего ты шарахаешься?
— Не знаю, — огрызнулась я, — у меня вообще — позднее зажигание. С Вадимом месяцы терпела. Для меня настоящая мука вот это: скандалы, выяснение отношений. Я считаю — не заслужила, поэтому трудно… А может просто не умею. Проще промолчать…
— А потом выскочить в ночь и попасть под машину.
— Или под первого мужика, ты хотел сказать? — серьезно уточнила я, — наверное, так для меня наступает предел. В этот раз доводить до него я не собираюсь, спасибо, что настоял на разговоре — сама я не стала бы, просто не смогла. Давай расстанемся, Леша, терпеть твои загулы я не буду. И заставить ты меня не сможешь — у меня есть мама и отчим, есть Адиль и еще… еще пять братьев. Есть Валя и Марина. Я не собираюсь сидеть здесь и смотреть…
— … на мои засосы. Покажи, пожалуйста, где они, — неожиданно мирно и спокойно попросил Алексей.
— На шее, Лёша, ты не можешь не знать. И не говори, что это пчелиный укус. Они другие — я гуглила: красные и припухшие, потом светлеют. У тебя — засос. Ты что — не видел в зеркале?
— У нас пока нет зеркал, Ксюша — ни здесь, ни на пасеках. Только маленькое карманное, чтобы бриться. Ты сейчас сравнила меня с Демьянцевым… В чем еще ты нас сравниваешь?
— А ты?! — сразу вспомнила я свои все еще лишние килограммы и растяжки на бедрах.
— Мне нет смысла сравнивать. И с кем, по-твоему? У меня было много женщин. Но так, как с тобой, не было ни с кем. И с Леной тоже, если ты о ней — она никогда не любила меня. Погугли еще, Ксюша — пчелиный укус, а в центре всегда — след от жала. Я уверен — присмотрись ты внимательнее, обязательно нашла бы его, но ты не стала, а сделала свои выводы. Я объяснял тебе — эта работа сезонная. Летом минимум две недели каждый месяц я буду дома наскоками, наездами. Я помню-помню — нанять управляющего… Но люди есть люди — они расслабляются, их необходимо постоянно контролировать, особенно деревенских мужиков. И особенно в такие ответственные моменты.
— Не до такой степени, чтобы забыть семью, — прошептала я, всеми силами стараясь вспомнить — был ли прокол от жала? Я и не рассматривала — просто увидела, соотнесла и… все.
— Я помню о вас каждую минуту, — встал он с земли и потянул меня за руку тоже.
— Слова… Ты уезжаешь? — вырвалось у меня.
— Хочется, веришь? Хочется обидеться и хлопнуть дверью, как собиралась сделать ты. А исследовать сейчас вместе с тобой следы укуса… я чувствую, как унижение, потому что мне не за что оправдываться. Но это будет наука тебе, Ксюш… так что пошли на свет — будем смотреть…
Ночью, привычно лежа у Лешки на плече, я думала, потому что не засыпалось. А он, только отпустив меня из рук, сразу засопел. И правда сильно уставал — я знала и видела это. И понимала, что такое сезонная работа и не только сезонная — есть моряки, есть вахтовики и есть дальнобойщики, а может и еще кто-то. Их ждут дома днями, неделями и даже месяцами. Все это я понимала…
Не знаю, что вызвало этот взрыв недоверия. Прошлый опыт с Вадимом? Наверное. Он тоже тогда отдалился, но сейчас я понимала, что иначе — эмоционально.
Или может, сказалась привычка видеть Алексея всегда рядом с собой? Я привыкла, что мы все время вместе и эти его отлучки на недели… Да все я знала о количестве пасек и их разбросанности! Все понимала о необходимости контроля, человеческой лени и недобросовестности. Но мне его так не хватало! Одиночество давало время надумать и растравить обиду. Сашка еще! Он сразу же погряз в пьянке, а потом в девицах. Леша обещал, что это временно, что это просто срыв и он так спасается, считая Маринкино бегство предательством, что там в анамнезе, как и у нее — ощущение своей неполноценности и недостойности, а еще неоцененность… Мало ли причин, чтобы сорваться? А если мало — можно надумать, как вот я сейчас. Но там… недельный запой сменился походом в лес и опять с Лёшей — нам было страшно за него и людей, что идут с ним. А потом, вернувшись, он ударился в загул и менял девок, совершенно не скрываясь. И это тоже повлияло на мое состояние — без сомнения.
Может и некоторая еще неустроенность и неудобства, связанные с ней, усталость от того, что все заботы о детях разом свалились на меня — Алеша разбаловал меня своей помощью на Урале. Нервотрепка с переездом, грядки с зеленью, которые я кинулась устраивать, жара…
