Книга Серафим - Оливия Вильденштейн

Малышка отстранилась, и ее большие глаза пробежались по моему лицу.

– Да.

– Я принесла ее. – Я кивнула в сторону стены, возле которой стояла картина, затем поставила Найю на ноги.

Она подошла и изучила полотно с такой сосредоточенностью, что на ее лице появились крохотные морщинки.

– Что здесь написано?

Я присела рядом с ней. Верно, она еще не умеет читать. Поэтому я прочитала ей длинное стихотворение, несколько раз споткнувшись, но не потому, что каракули были непонятны, а из-за воспоминаний, которые они вызывали.

Когда я закончила, Найя обняла меня за шею.

– Почему она тебя огорчает?

Не отрывая взгляда от слова «любовь», которое огибало антенну на вершине Крайслер-билдинг, я ответила:

– Потому что ее подарил мне твой папа.

– Но ты его любишь, поэтому она должна делать тебя счастливой.

Я сглотнула.

– Так почему ты плачешь?

– Потому что скоро мне придется оставить ее… Я не смогу поднять картину в Элизиум.

– Потоки такие глупые.

– Ты права.

– Добро пожаловать домой, неоперенная. – Мира открыла мою дверь и стояла в проеме, светящийся кварц подчеркивал края ее крыльев. – Я слышала, что Найя останется с тобой на ночь. Ты довольна этим соглашением?

Я улыбнулась, понимая, что она предоставляет мне возможность отступить.

– Знаю, что это противоречит правилам гильдии, но мне бы хотелось, чтобы Найя осталась со мной.

Немного подумав, Мира подняла подбородок чуть выше.

– Ах… Правила гильдии. Они требуют некоторого обновления.

Подтекст пролетел мимо ушей Найи, но достиг меня. Перемены происходили. Они начались на самом верху, когда архангел пошел против своих укоренившихся ценностей, и распространились на низы. Будет ли грохот в основании достаточно сильным, чтобы расколоть пирамиду власти, или наша система столь же несокрушима, как кварц Элизиума?

Взгляд Миры остановился на картине. Если она и не одобряла ее, то не подала виду.

– Не ложитесь спать слишком поздно. Утром вам обеим предстоит много работы.

Найя застонала.

– Начнем с урока истории, неоперенная Найя.

Последовал еще один стон.

У меня на щеках появились ямочки.

– История была моим любимым предметом. – И драматичным шепотом я добавила: – Только не говори об этом офану Мире, а то ее крылья распушатся.

Найя очень низким голосом спросила:

– Почему они распушатся?

Мира фыркнула так отчетливо, что я подумала, не привиделось ли мне это, но ее глаза сияли, так что, возможно, строгий профессор все же издала подобный звук.

– Я оставлю вас наедине с вашими перешептываниями, но, если Найя придет ко мне с бунтарской идеей перекрасить стеклянный купол в столовой, я буду знать, откуда она взялась.

Я ухмыльнулась.

Мира побарабанила своими правильными ногтями – некрашеными и короткими – по каменному косяку, затем развернулась на своих правильных каблуках – низких и квадратных – и ушла, оставив меня с Найей и ощущением, что завтрашний день будет немного светлее.

Я считала, что все еще тону, но, возможно, я достигла дна и медленно всплываю обратно. Я подняла взгляд к темному небу за стеклянным куполом, проекции того же самого неба, на которое смотрел Ашер.

Я иду, neshahadzaleh.

Глава 55

Солнце тридцать раз обернулось вокруг Земли и Элизиума, и хотя за это время оно лицезрело потерю шести перьев, но также оно стало свидетелем рождения двухсот восьмидесяти семи новых.

Я находилась в ста восемнадцати перьях от того, чтобы воссоединиться с половинкой своей души.

С половинкой, которая передавала новости через Тобиаса. Хотя венский истинный обещал не вмешиваться, через два дня после того, как они заперли Ашера в Элизиуме, Тобиас почти ежедневно отправлялся в небесную столицу и столь же часто звонил Мире через межгильдийную систему. Ашер вел себя хорошо и следил за моими успехами в небесном Зале Оценки. Он все еще оставался действующим членом Семерки, но уже неактивным. Референдумы и ежедневные решения проводились без его участия или голоса. По словам Тобиаса, Клэр добивалась его исключения из Совета, но архангелы сказали, что его проступок не является достаточно серьезным мотивом для увольнения. Во мне теплилось эгоистичное желание, чтобы он больше не был Серафом, но потом я смотрела на Найю и вспоминала все причины, по которым он обязан сохранить свою должность.

Отсутствие отца начало сказываться на ребенке. Ее глаза утратили прежнюю яркость, улыбки стали менее частыми, энергия – менее задорной. Даже ее белокурая грива стала более послушной. Казалось, что за месяц она достигла истинного возраста своей души. Малышка по-прежнему улыбалась или целовала меня в щеку, когда я приходила к ней между миссиями, но грусть цеплялась за Найю, как прохлада в осеннем воздухе.

– Она моя ученица. Моя ответственность. – Голос Миры отвлек мое внимание от сапог, которые я пыталась очистить от грязи и жухлых листьев. – Вы не имеете права ходить по моей гильдии и загонять в угол моих неоперенных!

Отвратительное лицо выглядывало из-за трепещущих багряных крыльев Миры. Только ветер или сильные эмоции могли заставить ее крылья трепетать. Поскольку в вечно теплом воздухе атриума не ощущалось ни малейшего дуновения ветерка, я догадалась, что мой профессор истории действительно в ярости.

Усталость от выполнения трех миссий за один день испарилась, и энергия забурлила во мне.

– Кого Элиза загнала в угол, офан?

– Иш Элиза, – выпалила свой титул оценщик.

Я даже не удостоила ее язвительной улыбки.

– Кого загнала в угол оценщик? – Я чувствовала, что знаю ответ, но хотела получить подтверждение, прежде чем сделать или сказать что-нибудь, что могло бы испортить сегодняшнюю тяжелую работу.

– Найю, – сказала Мира.

На этот раз я посмотрела на ишима.

– И что вам понадобилось от ребенка?

Элиза вздернула острый подбородок.

– Это не твое дело, неоперенная.

– Найя – мое дело, раз вы вычеркнули отца из ее жизни. – Сжав пальцы в кулаки, я сделала шаг к ней.

Хотя она на несколько дюймов выше и ее перья сверкали, Элиза отступила.

Чья-то рука легла мне на предплечье, оттолкнув назад.

– Ступай в свою комнату, неоперенная. – Я открыла рот, чтобы возразить, когда Мира непреклонно добавила: – Сейчас же.

Бросив сердитый взгляд на Элизу, я сделала, как мне было велено, но прежде представила, как горстями выдергиваю перья ишима. И да, эта фантазия стоила мне одного из перышек и заставила и без того кислое выражение лица Миры скривиться еще больше, но, черт возьми, это стоило колющей боли.

Вместо спальни я отправилась на поиски Найи, которую обнаружила в углу детской игровой комнаты, за кварцевым стеллажом, уставленным разноцветными настольными книгами, рядом с офаном Пиппой. Когда я подошла к