от крыльев. Теперь, когда я снова взобралась на небесную повозку, я больше не была загадкой.
Когда за мной захлопнулась зеленая дверь, я подумала, не вернуться ли мне в следующий раз, чтобы остаться, потому что, кроме неубранной постели, пропахшей Ашером, что еще ждало меня в мире людей?
Глава 54
После целого дня в кирпичном лофте, который Майло делил с шестью другими бедствующими художниками, каждый из которых вносил свой вклад в бизнес поддельного искусства, созданный Майло, я отправилась обратно в центр. Стэнли сказал мне, что я получила посылку, от которой у него не было ни малейшего желания избавиться. После того как он выкатил ящик из подсобки, я сказала, как им горжусь.
Ящик оказался длинным и широким, но достаточно тонким, чтобы мы с ним поместились в лифте. Пока поднимались к пентхаусу, Стэнли спросил, за какую футбольную команду я болею в этом сезоне. При упоминании Суперкубка у меня по коже побежали мурашки. В прошлом году я смотрела игру в «Трэпе» с Леоном и Джейсом.
Осознание того, что у меня действительно никого не осталось в мире людей, заставило меня задуматься о том, что же, по моему мнению, я создала вне гильдии. Ответ не утешал: ничего. Конечно, я многому научилась и многое пережила, но все это было тем, что я заберу с собой. Я бы ничего не оставила после себя… Кроме шлейфа фиолетовых перьев, застрявших в парижской канализации или плавающих в мутных водах Гудзона.
После того как Стэнли поставил ящик на моей кухне, он потер ладони.
– Помочь открыть, мисс Моро?
Блеск в его глазах, который выдавал волнение от открытия посылки, заставил меня кивнуть. Используя один из моих кухонных ножей, он приподнял деревяшку.
Я замерла при виде того, что лежало внутри – горизонт нашего города, состоящий из стихов.
Стэнли перевел взгляд с картины на мое лицо.
– Вы… в порядке?
Я попыталась заговорить, но не смогла, поэтому изобразила бесцветную улыбку, отчего бедняга передернулся, словно хотел обнять меня или протянуть салфетку, но сомневался, что это будет приветствоваться. Прежде чем неловкость успела пропитать весь воздух в квартире, я достала из бумажника двадцатку и протянула ему. Моя рука дрожала так сильно, что зеленая купюра покачивалась.
Стэнли помотал головой.
– Просто делаю свою работу.
– Пожалуйста, – прохрипела я.
Он сунул двадцатку в карман брюк, а затем предложил убрать ящик.
Оставшись одна, я опустилась на колени перед произведением искусства. Хотя записки не было, я знала, что это подарок от Ашера. Возможно, именно поэтому он пошел поговорить с владельцем галереи. Насколько же жестока наша Вселенная? Посылает мне напоминание о мужчине, которого я потеряла, будучи в самом слабом состоянии.
Я провела кончиком пальца по строчкам текста, слова расплывались и колыхались, как город в разгар лета, когда температура достигает невероятных цифр, а от бетона валит пар. Если мне повезет, я никогда больше не увижу лето в Нью-Йорке.
По крайней мере, в этом столетии.
Из-за разбитого напрочь сердца я не сумела заставить себя выдавить улыбку. Но, смахнув ладонью слезы, наконец-то решила, как мне жить дальше.
Я взяла себя в руки и собрала вещи.
Час спустя я появилась перед зданием гильдии с одним чемоданом и моей новой картиной. Я не могла забрать ее с собой в Элизиум, но могла оставить ее в гильдии. Конечно, это заставит офана Миру насупиться и приподнять брови – неоперенным не полагалось украшать свои спальни материальными вещами, особенно добытыми в мире людей, – но пусть хоть кто-нибудь осмелится вырвать картину из моих пальцев.
Как и ожидалось, на меня уставились, когда я пронесла подарок Ашера через атриум, а затем по коридору к двери с вырезанным числом 30. Я толкнула ее, и, хотя точно знала, чего ожидать – кварцевые стены и пол, куполообразный стеклянный потолок с видом на фальшивое небо Элизиума, двуспальная кровать рядом с тумбочкой, также выточенной из кварца, и смежная ванная комната, сделанная из… барабанная дробь… небесно-белого камня, – мое сердце сжалось от облегчения. Все изменилось, включая меня саму, но только не это.
Двери с лязгом открывались и закрывались, за ними следовали оживленные разговоры и неторопливые шаги. После вопиющей тишины и пустоты моей квартиры я была рада шуму. Болтовня становилась тише, когда мои сверстники проходили мимо моего открытого дверного проема, а потом и вовсе затихала, когда я им улыбалась. Кто бы мог подумать, что низенький ангел с чахлыми гибридными крыльями может внушать такой страх?
Я прислонила картину к стене рядом с кроватью, затем расстегнула чемодан и распаковала вещи: сначала рисунок Найи с фиолетовым пером и изображение попугая, затем одежду и обувь. Я только успела бросить белье в ящик, как в комнату ворвался ураган рук и волнистых светлых волос.
– Селеста! – Найя бросилась ко мне, чуть не опрокинув меня. – Я слышала, как две девушки сказали, что ты здесь, и…
– Неоперенная Найя! – тяжело дыша позвала Пиппа, прислонившись к дверному косяку. – Ты не можешь вот так просто убегать.
Я перехватила Найю поудобнее, она закусила губу, глубокий румянец окрасил ее лицо.
– Простите, офан, но я хотела увидеть Селесту.
Разглаживая путаницу в волосах Найи, я встретилась взглядом с обеспокоенной Пиппой.
– Я верну ее перед сном.
– Нет! – Найя взглянула на меня своими темными глазками. – Я хочу остаться с тобой. Пожалуйста. – Она обхватила мое лицо маленькими ручками. – Пока apa не придет…
Комок, который то набухал, то уменьшался, но никогда не исчезал, стал таким большим, что я едва сумела сглотнуть.
– Может, ты останешься сегодня со мной на ночь? Если офан Пиппа не против.
Пиппа делала вдох за вдохом, будто только что пробежала олимпийский спринт, а не гналась за четырехлетним ребенком.
– Я, хм… Мне нужно спросить у Миры, но, – еще один глоток, – но, может быть…
– Я бы очень хотела, чтобы Найя составила мне компанию сегодня вечером.
– Ладно. – Пиппа провела руками по своим длинным каштановым волосам. – Хорошо. Я пойду сообщу Мире, что ты здесь и что Найя останется с тобой на ночь.
– Да! – Малышка вскинула кулачок, как только захлопнулась дверь.
Я рассмеялась, а затем поцеловала ее теплую молочно-белую щечку. Найя не принадлежала Ашеру и все же каким-то образом ощущалась его частичкой. Когда мои веки стало покалывать, я прижалась щекой к ее голове и крепко обняла, чтобы она не заметила блеска слез. Затем я закрыла веки и глубоко дышала, пока горе не утихло.
Когда почувствовала в себе достаточно сил, чтобы говорить, я сказала:
– Помнишь ту
