следу через холм, впереди шагали Бен, Ньямби и Томпсон. Поначалу все было просто, но за следующим оврагом на противоположном склоне опять пошла трудная местность, мы запутались в старых следах и потеряли нужный.
— Найдите, — требовал Томпсон. — Найдите его!
Мы рассыпались цепью, обшаривая глазами землю, искали все, кто мнил себя следопытом.
— Найдите!
След нашел Бен; он хлопнул себя по бедру ладонью, мы повернули и поспешили за ним. Вниз по каменистому откосу, через сухое русло, через густые заросли рваным строем вверх по длинному склону, через гребень холма, и вот уже километра три отмерили. Свет убывал с каждой минутой. Следопыты с трудом различали след. Пора бы уже находить признаки того, что зверем овладевает дурман: сломанные кусты, где он на них напоролся, вмятины на земле, где он падал, — однако мы ничего такого не видели. «Не за тем носорогом идем», — подумалось мне. Наш носорог, наверно, уже свалился в зарослях неподалеку отсюда, а у нас осталось каких-нибудь десять минут на то, чтобы отыскать его. Через десять минут будет слишком темно, и он пролежит без сознания пять часов, потом очнется и побредет дальше, и придется нам все начинать сначала, если только львы не доберутся до него, пока он пребывает в забытьи.
— Живей!
Но следопыты физически не могли действовать быстрее.
Мы чуть было не проскочили мимо носорога, но Ричард увидел его в скупом свете заката. Зверь стоял в стороне от нашего пути, почти совсем одурманенный, уронив голову. Ричард хлопнул себя по бедру и показал: вот он. В золотисто-лиловой траве на склоне — могучий черный доисторический зверь. Над травой виднелись только спина и опущенная голова. Великолепный носорог. Мы здорово потрудились сегодня и чуть его не потеряли и все-таки настигли.
— Тамбо! — прошептал Томпсон. — Веревки.
Схватил веревки, сделал всем знак, чтобы не подходили, и осторожно двинулся вниз по склону.
Зверь еще не был полностью обездвижен. Он все еще был опасен. Все еще в состоянии, преодолевая дурман, броситься в атаку и выпустить кишки Томпсону. Ветер, довольно сильный закатный ветер, был благоприятным для ловца, и Томпсон не мешкая спускался по траве, держа наготове веревки. Мы притаились на верхушке скалы, следя за происходящим.
Я увидел, как дернулись уши зверя, потом голова поднялась. Томпсон остановился. Он стоял за спиной носорога, шагах в двадцати. Веревки наготове. Снова тронулся с места, сделал шаг, второй, и тут зверь развернулся мордой к нему.
Зверь развернулся к нему с гулким, тревожным, яростным фырканьем, готовясь к бешеной атаке, а рядом с ним возник детеныш, и это был не тот носорог, черт бы его побрал! — и Томпсон обратился в бегство. Повернул кругом и бросился наутек, крича: «Не тот носорог!» — и мы вскочили, чтобы бежать к деревьям. Всеобщая суматоха, и Томпсон мчится обратно, вверх по склону, крича: «Не тот носорог!» — и позади него разъяренная носорожиха сделала ложный выпад в сторону удаляющейся поясницы Томпсона, потом развернулась и, шумно пыхтя, протопала вниз, уводя детеныша от опасности. Мы дружно расхохотались. Томпсон продолжал бежать вверх по откосу.
— Найдите его, — кричал он, — найдите тот след!
Он уже забыл про самку с детенышем.
Следопыты ринулись к тому месту, где последний раз видели след. Но в сумерках они никак не могли найти его снова. Мы рассыпались по склону.
— Найдите. — Томпсон был весь в поту. — Ради Бога, найдите!
Пламенеющее огненно-красное солнце спустилось за деревья на горизонте. Еще пять минут, и будет совсем темно.
И когда дневной свет угас, когда солнце уже скрылось за горизонтом и в небе вспыхнуло красное зарево и на месте деревьев возникли объятые пламенем лиловые силуэты, а в долине внизу сгустилась лиловая мгла, когда стало невозможно больше выслеживать зверя, Бен увидел его. Носорог лежал на дальней макушке холма, на груде крупных камней, и на фоне заката четко вырисовывались могучая голова и рог.
Мы побежали вверх по склону, спотыкаясь в темноте.
Глава пятая
С двадцати шагов мы услышали глубокое, протяжное, напряженное дыхание одурманенного зверя. Он лежал ничком, навалившись могучей грудью и брюхом на вздыбленную груду камня. Толстые ноги растопырились под грузом туши, голова свесилась вниз. Мы осторожно подобрались к нему по камням. Не движется, готов. Вот он.
Он был прекрасен: в красно-лилово-золотистом свете заката — лилово-алая, с черной росписью кожных складок, могучая, обмякшая, лоснящаяся потом туша. Вечерняя заря освещала его длинный изогнутый рог, отражалась в зрачках. Остекленевшие глаза открыты, и закат даже веки окрасил золотом и чернью, позолотил кисточки на кончиках ушей, высветил большой серебристый шприц с красно-бело-синим оперением и длинную струйку крови, стекающую по морде чудовища.
— Хорош? — Приятное, по-детски безмятежное лицо Томпсона сияло счастьем в лучах заката.
— Чертовски великолепен, — отозвался я.
Африканцы, поднявшись по камням, ахали, с восхищением разглядывая носорога. Жители Руйи, они тем не менее впервые видели так близко живого чипимбири. Человеку положено спасаться бегством от чипимбири. Бен с безучастным видом сел на камень спиной ко всем. Закурил трубку.
— Роджер-Роджер! — позвал Томпсон.
Он сел возле головы носорога и погладил ее; подошел Роджер-Роджер и уселся перед ним, подставляя висящую на лямках радиостанцию. Томпсон был счастлив. Он взял микрофон.
— Четыре-один, четыре-один, четыре-один, четыре-один, четыре-один, передвижка. Прием.
Голос старины Нормана ответил:
— Понял, слышу на тройку. Прием.
— Понял, — радостно сказал Томпсон. — Так вот, мы его нашли. Прием.
— Замечательно, — сказал Норман.
Было ясно, что старина Норман радостно улыбается где-то за холмами, километрах в тридцати от нас.
— Где вы сейчас? — спросил он. — Прием.
Вот оно — то, что всегда меня поражало.
— Норман, — медленно произнес Томпсон, устремив счастливые глаза на закат, — по-моему, мы где-то на юго-восток от тебя…
Он оглянулся через плечо, пытаясь рассмотреть в темноте какие-нибудь ориентиры, какую-нибудь приметную возвышенность, ничего не увидел и снова устремил взор на небо.
— Я без карты, твоя далеко? Прием.
— Понял. Прием, — сказал старина Норман.
Томпсон вздохнул.
— Я не очень-то хорошо знаю твою карту. Прием.
— Понял, — невозмутимо отозвался старина Норман.
— Но место, где мы вышли на носорога, находится примерно в полукилометре к западу от широкой излучины сухого русла. По-моему, это река Мудзи, видишь ее? Прием.
Я слушал с восхищением. И как только Томпсон все запомнил? Он ведь сегодня первый день в этих местах.
Старина Норман сверился с картой.
— Река с большой излучиной — Бунгве, а не Мудзи. Прием.
— Хорошо, пускай Бунгве. Так вот, получив шприц, он побежал
