приходится смиряться перед агрессией Рене и его воинов.
Я ничего не ответил, мы просто молча продолжили дорогу. Когда мы уже подходили к дому Максима, начальник службы безопасности сократил между нами дистанцию и сказал:
– Я знаю, что ты вскрыл замок запретных этажей. Я считал это губительной простотой и юношеским любопытством. Теперь я вижу, на кого ты работаешь. Кем бы они ни были – экстремисты или иностранцы, – я, как начальник службы безопасности, должен знать: ты предал нас и связался с этой компанией до того, как я тебя взял в Лабораторию, или после?
– Я никого не предавал. Ни до, ни после, – ответил я.
– Ну-ну, – произнес Алексей Георгиевич.
Я соврал. Я не знал, предал ли я своих коллег, свой город или нет. По моей вине Древнее божество вырвалось на Поверхность и отделило своим телом город от Неба. Теперь я шел исправить свою ошибку перед городом и самим собой. Но не перед Лабораторией, своими коллегами или своей страной. Поэтому я не знал, могу ли я считать свои поступки предательством.
Но вот они, Алексей Георгиевич, Максим и прочие, все для себя решили: я предатель, и нет мне права на прощение.
ГЛАВА 3. БЛУДНЫЙ СЫН
Алексей Георгиевич набрал на домофоне многоэтажного дома номер квартиры Максима. Пошли долгие гудки. Возможно, Максим не слышал их из-за грозы или глубокого сна. Но я склонялся к тому, что хозяин давно не хотел никого видеть у себя в гостях и уже забыл, как звучит домофон. Наконец из громкоговорителя донесся недовольный голос:
– Кто?
– Привет, Максим! Это Алексей!
– Почему без звонка и так поздно?
– Твоя дочь сбежала.
Вместо ответа раздался гудок открытой двери. Алексей Георгиевич попросил нас подождать внизу, но я отказался. Тогда начальник службы безопасности попросил остаться в подъезде хотя бы меня, чтобы не раздражать Максима моим появлением. Я не забыл, как постаревший ученый выстрелил мне в спину, и понимал, что он будет не рад моему возвращению. Однако мы могли вести переговоры с позиции силы, поэтому я не собирался отказывать себе в удовольствие показать, что все еще жив. Мы поднялись наверх впятером – двоих братьев Рене оставил внизу для обзора улицы.
Максим открыл замки, но не двери. Он ждал нас где-то посередине коридора, одетый в джинсы, рубашку и порванные тапочки. Его трясло. В руках он держал пистолет. Как только мы открыли дверь и вошли в его квартиру, Максим завопил:
– Как?! Как ты мог это допустить?! Ты совсем на старости мозгами думать разучился?! Что там у тебя творится?!
– На Лабораторию ночью напали. Говорят, что это твои знакомые – язычники, – спокойно ответил Алексей Георгиевич.
– Я не про это спрашиваю! Где Ведьма?!
Максим пляшущими глазами обежал вошедших к нему гостей. Хозяин квартиры находился в таком состоянии, что прямо сейчас мог начать стрелять. Я сделал шаг назад и укрылся за спину Алексея Георгиевича. Это оказалось лишним – старик меня не узнал. Он боялся только одного человека – свою дочь. Когда Максим стрелял мне в спину, он хотел остановить Селену, не меня. Запоминать мое лицо для него – лишняя трата времени! Ведь не я его вымышленный враг.
– Я уже ответил: сбежала. Мы должны ее найти, и твой сын в этом нам поможет, – хладнокровно сказал Алексей Георгиевич, будто в порядке вещей просить отца отпустить десятилетнего мальчика с вооруженными людьми искать похитивших его сестру сектантов.
– Мой сын? Зачем вам мой сын? – насторожился Максим.
Голос отца изменился. К недовольству добавилось недоверие и что-то еще – что-то, что заставило меня положить руку на кобуру и пожалеть об отданном Алексею Георгиевичу пистолете.
– Ты знаешь. Гор чувствует сестру, – сказал Алексей Георгиевич.
– Чувствует? Что ты имеешь в виду?
– Ты знаешь, что я имею в виду.
– Нет, не знаю и знать не хочу! Мой сын нормальный! Он вообще спит! – с этими словами Максим обернулся, чтобы показать в сторону детской, но увидел в коридоре своего сына и замер.
Гор уже оделся в свитер и теплые джинсы. Он знал, что Пленница белой комнаты сбежала и вместе с нами собирался искать ее.
– Ты чего, сынок? Иди спать, – Максим смягчил голос.
Наверное, он и правда любил сына, только любовь была слепой и предпочитала не замечать инаковость ребенка. Алексей Георгиевич решил убедиться, что она еще и глухая, и сказал:
– Хватит делать вид, что Гор не имеет потусторонних сил. Он сын своей матери и, как мать, чувствует иной мир!
– Нет! Нет! Нет! Он – мой сын. Мой – не твой. Мой, и я решаю: с кем он пойдет, а с кем нет. Восемь лет назад я вырвал его из лап жены, сестер. И я не отдам сына никому – ни тебе, ни Ведьме, ни язычником! – кричал Максим.
Его всего трясло. Он сжимал пистолет до побеления. Он мог спустить курок просто неловким движением пальца, даже не желая этого.
– Десять лет назад ты отдал ее язычникам? – вдруг спросил Алексей Георгиевич.
Он не назвал свою любовь по имени, но Максим и так понял, что речь идет о его жене. Он выпрямил свою скрючившуюся спину, встал во весь рост и ответил:
– Не надо делать вид, будто ты не знаешь, что произошло в ту ночь! Язычники обещали отправить Волчицу в Бездну, из которой та вылезла. Быть может, в этот раз у них получится покончить с Ведьмой. А если не получится, то, надеюсь, твоя рука не дрогнет, как не дрогнула моя.
Значит, не язычники – Максим убил жену и ранил старшую дочь. Волчица с детьми отбились от сектантов, но появление отца не дало случиться хеппи-энду. Муж убил жену на глазах своих детей, но не справился с Селеной. Ведьма сама чуть не убила отца, но тот смог убежать, поэтому с тех пор дочь ненавидит отца, а отец боится дочери.
Я посмотрел на Алексея Георгиевича. Его застывший взгляд проходил сквозь пустоту бывшего друга. Ни одна мышца не дрогнула на лице начальника службы безопасности. Его дыхание стало спокойным, а сжатые кулаки распались на отдельные пальцы. Столько лет он догадывался, но боялся узнать наверняка, а когда узнал, то оказалось, что правда приносит облегчение. Он спросил:
– Я хочу знать только одно: скажи, за что?
Максим зашатал головой, приговаривая:
– Я столько раз говорил… повторял тебе, а ты меня не слышишь. Ты совсем не слушаешь меня. Я спасал своего сына. Понимаешь? Спасал своего сына! Неужели это так сложно понять, что дети не должны
