(из «Путеводителя афериста по Территориям Экс-США»)Казалось, что кто-то просверлил в моей груди дыру и тьма со всех уголков мира устремилась туда.
– Прости, Марджори. Я не хотел так говорить.
Она почти улыбнулась. Я увидел на ее лице выражение безмерной усталости, знакомое мне благодаря даймоманам, которые всю свою жизнь проводили в метаниях от эйфории до катастрофы, а затем снова погружались в эйфорию; которые отдавали все, что у них было, наркотику и у которых, кроме наркотика, не оставалось ничего, за что можно было бы ухватиться. Это выражение вдруг наполнило меня такой жалостью, которая ощущалась почти как любовь.
– Да пошел ты, – сказала она. – Кстати говоря, ты был ужасен. Просто ужасен. – На этот раз, когда она обходила меня, я не стал ее останавливать.
У меня ушло двадцать пять минут на то, чтобы найти дорогу наружу. Наконец за тремя эротическими голограммами я заметил выход и выскользнул в жар пустыни. Было еще темно: в Вегасе использовался тот же самый тип голограммы, что и в Лос-Анджелесе для проекции голубого неба. Я зашагал вперед, следуя за отдаленным ревом, который, как мне казалось, доносился со стороны Стрипа, и мне было все равно, смогу ли я до него добраться. Какой в этом был смысл?
Марджори права. Мы все чудовища. Еще в Техасе Берни рассказала мне, что «Прыг-Скок» превращает наркоманов в диких псов, в зверей. Но что, если он никого ни во что не превращал? Что если «Прыг-Скок» всего лишь сдирал кожу с того, что мы привыкли видеть, и обнажал то, что скрывалось под ней?
Что, если «Прыг-Скок» всего лишь рассказывал правду?..
* * *
В этой части исторического центра города было людно от разного рода туристов. Узкие полоски бетона и пустынного кустарника служили домом для второразрядных казино, мотелей, ночлежек, баров, огромных трущоб, выстроенных на манер общежитий, – с десятками тысяч наемных работников. Были и бордели: супербордели, вздымающие голограммы голых женщин в двадцать футов высотой, кривляющихся высоко в воздухе, которые сообщались с ресторанами, спортзалами, спа-салонами, складами со свежаком, массажными кабинетами, даже бизнес-центрами; были и убогие ночлежки, предлагающие два по цене одного, с никчемными вышибалами, бормочущими про «лишние десять центов». Бетонный бункер с затемненными окнами занимал три городских квартала. Когда я проходил мимо, эротическая голограмма перед входом пыталась нежно надо мной ворковать.
– Такого виртуального опыта у тебя еще не было, – промурлыкала она. А затем, по мере того как я продолжал идти, она преобразилась. Теперь она стала девочкой лет восьми (совсем еще ребенком!), пучеглазой, одетой в бикини с оборками.
– Все, что пожелаешь, – сказала она тоненьким детским голоском, и вот что получилось. На следующем углу половину содержимого моего желудка вытолкало в канаву.
Когда я вновь обернулся, голограмма стала девушкой с синими губами и пятнистой кожей разлагающегося трупа. Своим длинным мертвым пальцем она подзывала клиента с противоположного угла улицы.
Меня снова вырвало, но легче после этого не стало. Внезапный рев вызвал из ниоткуда порыв ветра: над крышами зданий резко взмыл беспилотный вертолет, а потом еще один; огромные, бронированные и гладкие, с длинноствольными ружьями военного образца, они напоминали здоровенных летающих пауков. Я выпрямился, а мое сердце бешено застучало в груди, потому что по Голодрому пронеслись еще два бронированных беспилотника, прервав проецируемую на него рекламу и временно смешав ее цвета.
Случилось неладное.
Я снова зашагал по улице. Теперь быстрее.
Влево, вправо, влево, вправо. Оглушительный рев сменился ритмом тустепа: громыханием шагов, хотя я не слышал ни криков, ни смеха, ни песнопений грейслендеров.
Я срезал путь через игротеку, в которой не было ни одного геймера, пристегнутого к оборудованию, и были выключены почти все игры, а те, что остались, просто висели, печально блея в опустевшей комнате в надежде на Аляску. Наконец я вышел на Стрип.