Книга Возлюбленная Казановы - Елена Арсеньева

Пожар погасили быстро. Собственно, пожару-то особого небыло. Так, больше крика-шума. Ну а дымилось сильно потому, что горели Аннетиныпарики.

И сгорели. Все. До единого.

Болтушка Ульянка, наливая поутру воду для умывания иподжимая губы, чтобы не расхохотаться, так что едва можно было разобрать слова,рассказала графине об отчаянии Анны Яковлевны, у коей, «знать, навеки останутсяволосья розовыми», и уже с меньшей улыбчивостью – об ее ярости. Истиннуюпричину этой ярости и весь причиненный урон даже ушлая прислуга, конечно, знатьне могла: Анна Яковлевна никого к себе не допустила, сама заливала огонь с неженскою отвагою и проворством, сторожа свой позорный секрет. Самое большое, дочего додумались в людской, что это Данила, оказывается, каждый божий деньразмалевывал «лютой барыне» голову особенною краскою, смыть которую мог толькоон; а теперь его нет, так что ходить ей розовой, пока не полиняет.

Разумеется, похитителей пытались поймать: граф сразу отрядилнескольких егерей вслед за Соловьем-разбойником, и те лихо поскакали, новоротились ни с чем… только на другой день и чуть живые с похмелья. Толькотогда Елизавета поняла, зачем Соловей-разбойник велел ей непременно набитькорзины бутылками с вином: не для того, чтобы напиться со товарищи, а чтобысбить с пути погоню. Сразу за селом, на лесной дороге, егеря увидали в светелуны высокие, узкогорлые бутыли с баснословными винами, а уж потом, за ними,последней линией обороны, стояли бочонки с самодельной брагою, которые тожепошли в ход незамедлительно, ибо русский человек ощущает вкус только первойрюмки, а что будет питься после – ему без разницы: лишь бы побольше… Убойнаясила этих зелий остановила погоню надежнее засек, ружей и сабель!

И вот после бесплодного возвращения егерей Валерьян дал волюсердцу. Лучше было бедным пропойцам в бега удариться – авось обошлось бы! Ихсекли с оттягом, розгами, вымоченными в крепком рассоле, до той поры (графчастенько сам сменял притомившихся экзекуторов), пока один не испустил дух тутже, под розгами, а троих других, со спинами, обратившимися в кровавое, безлоскутка кожи месиво, без чувств бросили в ледник, на медленную и лютую смерть.

Пока их секли, Елизавета укрывалась в «яблочной зале», кудане так доносились крики, и думала лишь об одном: «Ну ладно, Валерьян (для негокрестьяне подобны скотине, даже хуже), но как у крепостных палачей столь охотноподнимается рука на своих же братьев?! Как они могут столь равнодушно видеть ихмуки и упиваться стонами, если в любой день сами, нежданно-негаданно прогневивграфа, будут перекинуты через те же козлы и примут те же муки, но не смогутждать снисхождения от палачей, средь которых, может статься, будут ихсегодняшние жертвы?.. Была ли их жестокость чем-то доставляющим извращенноенаслаждение, или прилежно исполняемой работою, или вызывалась тем, чтоистязаемые егеря прежде пользовались особым, вызывающим зависть у остальныхслуг расположением графа, и теперь завистники отводили душу?»

Во всем этом была некая, вновь открывшаяся Елизавете послеее возвращения, загадка русской натуры, в коей ошеломляющая мягкосердечностьсочеталась с такой же безудержной жестокостью. Вот ведь и Соловей-разбойник,поразивший Елизавету своей душевной тонкостью и деликатностью по отношению кней самой, самоотверженной заботою о Даниле, не мог не предполагать, какжестоко будут наказаны неудачливые догоняльщики. Или для него дворовые былиодно целое с ненавистным графом и «лютой барыней»? Но почему же тогда графиняЕлизавета оказалась за пределами этого страшного круга ненависти?..

У нее было о чем пораздумывать. Но пришел вечер и принесневероятную новость: граф возвел всю вину за бегство парикмахера и поджигателейна… Елизара Ильича.

Видно, Строилов от бессильной злобы и вовсе спятил, ибо ходего уморассуждений был таков: у разбойников непременно имелся в доме сообщник.Кто-то же должен был заложить дверь в гостиную и опустошить поставец с винами!Мог им оказаться и кто-нибудь из слуг. Но граф Валерьян не сомневался: предалуправляющий! Слишком подозрительным выглядело его падение с лошади. Они сразбойником просто сделали вид, что тот сбросил Елизара Ильича. Комедию ломали,и весь сказ! Постепенно граф уверился, что Гребешков и был тем самымсообщником, который орудовал в доме.

Воспаленная логика безумца всецело овладела Строиловым, иничто не могло теперь спасти Елизара Ильича от расправы. На тех жеокровавленных козлах он был порот до полусмерти самим Валерьяном, потомприговорен «к повешению»: распят на высокой перекладине усадебных ворот.

Если дворовые во время экзекуций вопили не своими голосами,так что во всем доме затворили окна, Елизар Ильич показал стойкость и силудуха, непредставимые в его тщедушном теле: не издал ни стона. Елизавета узналао каре, постигшей управляющего, самое малое через час после свершившегося. Всета же добросердечная Ульянка, боясь проронить хоть слезу при прочих слугах,чтобы не донесли рассвирепевшему барину, прибежала поплакаться к доброй, хоть ивовсе беспомощной графине. И тут произошло нечто, поразившее ее робкую душенькуи запомнившееся надолго.

Елизавета как на крыльях вылетела из дому. Но несла ее недавешняя бесшабашная легкость, а жгучая, ослепляющая ярость, подобная той, чтокогда-то вывела за ворота Сарептской крепости, навстречу калмыцкой орде, илидала силы противостоять магистру-убийце. Не страх ощущала она сейчас, толькостыд за то, что ее поступок сделался причиною страданий другого человека,единственного друга… Лицо так горело, что слезы, внезапно хлынувшие из глаз привиде окровавленного тела, висящего на воротине, показались студеными и немногопривели в чувство.

Тут же валялись измочаленные розги. Елизавета, схватив однулозину, не замечая, что сразу окровавила руки, так огрела по спине случившегосярядом цирюльника Филю, что он взвизгнул на всю округу.