class="p1">Я смотрю вверх, и Коридор понемногу исчезает. То, что отделяет мое сознание от Домохозяйки, рушится само по себе, стены отпадают, мир темнеет, растворяясь в истории.
Скоро останусь только я, нож и портрет. Портрет походит на луч света посреди темного, очень темного мира. Я стою перед ним на коленях, как паломник перед умершим святым, и, возможно, именно это сравнение наводит меня на мысль о реликвии. Палец, ноготь, волос. Что угодно, доказывающее, что я имела дело с настоящей магией.
Я протыкаю холст ножом, и нож легко проходит насквозь. Я начинаю с ее – моей – правой руки и двигаюсь вверх по ее – моему – телу, задевая лезвием сердце. Нож попадает в углубление в стене позади – в том месте, где кладка разрушилась, – и застревает в кирпичной крошке. Высохший раствор превратился в песок. Я проворачиваю нож и вырезаю ее сердце, как охотник в «Белоснежке». Серая пыль осыпается со стены, на мгновение ослепляя меня. Нож вылетает из моих рук, тяжело падая на пол.
Сердце Домохозяйки открывается, как дверца рождественского календаря. Я толкаю его пальцами, но оно не встает на место. В комнате становится все темнее, и теперь я нахожусь на своего рода островке с портретом, в то время как мир вокруг меня рушится. В последнем, неистовом порыве… чего-то… я вырываю сердце из картины и сжимаю в кулаке.
Размером и формой оно напоминает отпечаток большого пальца.
Совпадение? Можно ли теперь верить в совпадения?
Я дергаю за шнурок с амулетом – тем, который я подарила Ро для защиты, а Ро передал мне. Камешек как раз помещается в оставшееся от сердца отверстие, и холст под моими пальцами затягивается сам собой.
– Я защищу тебя, если ты защитишь меня, – говорю я.
Это последние мои слова. Тени сгущаются. Я остаюсь одна на верхней лестничной площадке, а разговор с Домохозяйкой превращается в простой внутренний монолог.
Конец
ПЕРВЫЕ НЕСКОЛЬКО МИНУТ Я НЕ МОГУ ДЫШАТЬ.
На меня накатывает волнами тяжелая, удушающая паника. Я чувствую, как будто между шеей и животом застряло темное облако, расширяющееся и грозящее сломать мне ребра, если я сама их не сломаю. Я падаю на колени, икая от страха.
Вспыхивает свет. Множество огней. Раньше я воспринимала их как источники сознания – людей, друзей, незнакомцев, животных, любых существ, – но теперь они сливаются и пульсируют, отдаваясь ужасной болью в голове. В четверти мили отсюда кто-то хочет ограбить женщину. Ребенок в спальне на втором этаже не обедал два дня. Мальчик четырнадцати лет бродит по улицам, потому что боится возвращаться домой.
Все это представляется совсем не так, как в заголовках новостей. Тут нет никакой дистанции, нет разделения. Я ощущаю все события грудью, всем своим телом, изгибами позвоночника, кончиками ушей. Что я пообещала? Что я наделала?
И, что самое главное: «На что я надеялась и чего ожидала?»
Я лежу на полу, свернувшись калачиком, и беспомощно плачу. Мой мозг начинает реагировать, пытается разобраться в ситуации, пытается проделать привычную для мозга работу: разложить различные страдания по полочкам, попытаться отделить срочное от несрочного. Но у меня такое чувство, как будто я не могу отличить основные желания вроде голода или жажды от фактов, когда, например, кто-то незнакомый подвергается насилию со стороны отчима.
– Мэйв.
Я ощущаю теплую ладонь между лопатками.
– Мэйв, это Лили. Ты меня слышишь?
Я с трудом поднимаю голову.
– Все сделано, – шепчу я. – Ритуал закончен.
Она садится на пол рядом со мной, подтягивает меня к себе. Мы прислоняемся к стене, упираемся в плинтус. Обняв меня, она дышит мне в волосы. От нее пахнет детским лосьоном, ирисками и растворителем.
– Она согласилась на сделку, – говорю я.
Сквозь меня проносятся волны разлитой по городу печали. Я ощущаю себя как кубок, пытающийся вместить в себя целый океан.
– Я отдала ей дом.
– Ты такая отважная, – говорит она, покачивая меня. – Храбрая и отважная, Мэйв.
– Не такая уж и отважная, – отвечаю я, задыхаясь. – Не знаю, подхожу ли я для такой роли. Это слишком тяжело.
– У тебя все получится, – тихо говорит Лили.
Я не знаю, что еще сказать.
– У тебя получится, – повторяет она, сжимая мою руку.
Некоторое время мы просто покачиваемся из стороны в сторону. Потом я вспоминаю, что внизу сидят другие. Ждут нас. Прислушиваются.
– Что это? – спрашивает Лили, нащупывая кусочек портрета в моей руке.
– Это она, – отвечаю я. – Последняя оставшаяся ее часть. Та, что не находится во мне.
– Последняя часть, – повторяет она, рассматривая кусочек холста как фрагмент головоломки.
Я не вижу выражения ее лица, но вдруг она кричит:
– Фиона!
Фиона тяжело поднимается по лестнице.
– Все в порядке?
– Подмени меня на секунду, – говорит Лили, и они меняются местами так плавно, что я едва это замечаю.
Теперь меня баюкает Фиона. Прижимает, напевает, успокаивает. Я по-прежнему тону в море боли и печали. Но я держусь, прижимаясь к моей милой подруге. От Фионы пахнет солью, ванилью и влажными цветами.
Через несколько секунд или минут возвращается Лили. Я слышу звук удара ее рюкзака об пол.
– Поддержи ее разговором, Фи, – говорит она.
– Что там происходит?
Вроде бы второй голос принадлежит Ро, но я не уверена. Потом раздается позвякивание чего-то металлического и звон бутылок. Шуршание.
– Как это было? – спрашивает Фиона низким голосом. – Она была благодарна?
– В каком-то смысле, – отвечаю я совершенно не своим голосом, скорее похожим на плач. – Точно не знаю.
Все, что я говорю, теперь походит на плач.
Слышится скрежет, и я на мгновение думаю, что это мыши в стенах. Я поднимаю голову. Напротив меня сидит Лили и скребет по сердцу Домохозяйки серебряным скальпелем.
– Что ты делаешь? – вырывается у меня визгом.
– Это масло. Масляная краска, – говорит она.
Сухая краска стружкой закручивается под лезвием скальпеля.
– И что? Прекрати. Это она. Это ее.
Но Лили не останавливается, усердно продолжая свою работу. Рядом с ней стоит открытая бутылка скипидара и блюдце. Блюдце из дома Нуалы, на которое капала краска с одной из свечей. В конечном итоге от куска картины не остается ничего, кроме поцарапанного холста.
– Что ты наделала?
Я пытаюсь наброситься на нее, но мой мозг еще не приспособился к своему новому состоянию, что мое тело странно себя ведет.
– Фи, подержи ее. Я знаю, что делаю, – говорит Лили.
– Откуда? – спрашиваю я.
Она снова берет скальпель, отрезает кусок от своего платья подружки невесты и смачивает его в скипидаре, зажав горлышко бутылки тканью. Затем макает ткань в
