Дознаватель поставил передо мной кружку с дымящимся чаем.
— Может прерветесь?
— Нет! Почти готово!
Я почти засунул последние куски, утрамбовал, почти что ментально попрыгал сверху, чтобы точно влезло, и принялся сканировать результат. Ну, с грехом пополам, но вышло. Надо бы изучить кое-какие практики экстерном, если так и дальше пойдет…
— Все, — я обернул шар в ткань и передал дознавателю. — Сахарку не найдется?
Бестужев спрятал артефакт в сейф и принес мне коробку с рафинадом.
— Спасибо.
— Готовы к следующему этапу? Звать художника?
Сгорел сарай — гори и хата. Я все равно уже смирился с тем, что выйду из управления после полуночи.
— Давайте. Только я с чайком сидеть буду. Это ничего?
Бестужев лишь рассмеялся в ответ. На удивление заразительно.
— Ох, Михаил Николаевич, знали бы вы, какие дерзости видели эти стены…
— Избавьте, — улыбнулся я.
Дознаватель на несколько мгновений ушел в себя — видимо, связывался с сотрудником. Минут через пять в дверь кабинета постучали.
— Проходите!
В дверной проем робко просунулась голова молодой женщины.
— Я к вам! — увидев меня, она смущенно улыбнулась. — Лариса Олеговна Чернявская, артефактор-криминалист и штатный художник.
Чернявская открыла папку, вытащила лист и вложила на планшет.
— Готовы, ваше сиятельство?
— Да. Только не очень понимаю, что нужно делать.
— Все просто. Мы устанавливаем ментальный контакт, затем вы передаете мне образ человека, которого нужно изобразить. Старайтесь задержать внимание на одном конкретном эпизоде. Будет идеально, если вообще представите его в виде фотографии — так у меня получится зарисовать его быстрее. Собственно, это все, что от вас требуется.
Девушка снова смущенно улыбнулась и поправила рваную прядь своей короткой немного бунтарской прически. Творческая личность…
— Все ясно, давайте начинать.
Рука Чернявской оказалась прохладной и немного влажной. Я быстро установил контакт, нашел в воспоминаниях Василия подходящий “кадр” и сконцентрировал на нем все внимание. Задачка тоже оказалась не из простых. Одно дело позировать портретисту, другое — не просто сидеть ровно, а еще и удерживать в голове только одну картинку.
— Очень хорошо, ваше сиятельство, — похвалила художница. — Приступаю.
Я старался не глядеть на движения ее рук — они отвлекали и сбивали фокус внимания. Мне был слышен лишь тихий шорох карандаша по бумаге. Сколько времени прошло, я не знал, но под конец уже ненавидел этого Сарпедона. Небось еще и сниться будет после такого.
— Готово, — художница развернула ко мне рисунок, и я ахнул.
— Да вам не в Управление нужно было идти, а в Академию Художеств! — Воскликнул я, еще больше смутив сотрудницу. — У вас талант. Сарпедон собственной персоной, как живой.
Она тут же принялась делать еще несколько набросков — в профиль, в полный рост. Эти получились более схематичными, но основные черты угадывались.
— Да, все верно, — кивнул я. — Не узнать невозможно.
Бестужев забрал листы у Чернявской и улыбнулся.
— Большое спасибо, Лариса Олеговна. Вы свободны, — он дождался, пока художница выйдет, и повернулся ко мне. — Вы, собственно, тоже. По крайней мере, до завтрашнего утра. Рисунки мы сведем в одну бумагу и раздадим сотрудникам. Пусть покажут своим информаторам. Если Сарпедон торчит в Гостином дворе, то его точно должны были увидеть.
— Да, — я поднялся и лишь сейчас понял, как вымотался за этот день. А ведь еще требовалось пригнать Македонского к особняку Штоффов, уговорить Пелагею пустить меня ночевать… — Жду новостей. Рад знакомству, Гавриил Петрович. Только можно мне тоже одну копию?
— Конечно.
Бестужев вышел в коридор с бумагами и минут через пять вернулся с копией.
— Прошу.
Я сложил листок с портретом Сарпедона вчетверо и убрал во внутренний карман пальто.
Попрощавшись, я вышел и сел в Македошу. Достал “фоторобот”, развернул и снова посмотрел на Сарпедона.
У меня был один знакомый, кто наверняка мог видеть этого хмыря в Гостином дворе.
Пора было попросить торговца редкостями Бронштейна о еще одной услуге.
Глава 36
Македонского я оставил во внутреннем дворе городской резиденции Штоффов. Пелагея сперва обрадовалась моему визиту, но когда я сообщил о трагической гибели Василия, едва не захлебнулась в рыданиях.
Те немногочисленные слуги, что обслуживали дом на Вознесенском, были в прострации и, казалось, не могли поверить в уход Василия. Мне и самому до конца не верилось. Иногда события в моей жизни брали настолько стремительный разбег, что я с трудом мог сориентироваться и понять, что происходит.
— Что же за времена такие для нас наступили? — вытерев слезу, Пелагея схватилась обеими руками за кружку с обжигающе горячим чаем. — Сперва Матильду Карловну выслали в Букурешт, потом случилась беда с Ириной Алексеевной, а теперь и Василий… Господи, за что это все нам? Что же теперь будет…
Мне с трудом удалось уговорить безутешную домоправительницу пойти спать. Сам я, даже не раздеваясь, рухнул на кровать в гостевой комнате и продрых без единого сновидения аж до самого звонка будильника. И лишь утром как следует привел себя в порядок.
К моему удивлению, всю одежду уже почистили и выгладили, а в столовой меня ожидал горячий завтрак. Служанка Марьюшка — бойкая девица лет шестнадцати — пригласила меня трапезничать. Я заметил, что ее щеки были красными от слез.
Да уж, привез я им вести… Прямо под самый Новый год.
— Зачем же вы в столовой накрыли? — растерялся я, увидев аппетитное многообразие. — Я ведь так, просто переночевать заскочил… Мог бы спокойно на кухне поесть.
— Ох, Михаил Николаевич, нам это сейчас в радость, — отмахнулась Марья. — С тех пор, как обе госпожи разъехались, здесь все словно вымерло. Скучно, делать нечего. А тут гость, пусть и с печальными вестями. Нам не тяжело, а вам приятно.
Насчет того, что здесь все вымерло, она, конечно, погорячилась. Особняк празднично украсили — но гораздо скромнее, нежели если бы здесь сейчас обитала Матильда. С баронессы сталось бы организовать что-нибудь поистине грандиозное. А сейчас слуги просто хотели праздника, вот и расстарались как смогли. И, кажется, я им его испортил.
Быстро умяв яичницу с беконом и закусив все это дело тостами с вареньем, я выпил пару чашек черного, как сама Аспида, кофе и наконец-то проснулся окончательно. На часах было начало десятого. Самое время мотаться по делам.
Бумажка с портретом Сарпедона нашлась во внутреннем кармане пальто. Там же был бумажник с моими весьма скромными сбережениями.
