Ознакомительная версия. Доступно 36 страниц из 178
Сергей Яковлевич хмыкнул.
— Марью Эдуардовну давно видели? — ударил Евлогия наобум.
— Чо? — натужился Евлогий, приседая на корточки.
— Ну, как же, как же, — заговорил Евлогий. — Бывало-ча, газету читаешь, так тоскливо станется. Сразу ейному благородству телеграф отобьешь. Она, глядишь, кареты вышлет. Пять рысаков!
«Ну вот ты мне и попался», — заключил Мышецкий, ибо знал точно: графиня Клейнмихель такого бы и на порог к себе не пустила. Салон этой дамы — не салон графини Игнатьевой, где открыто юродствуют и мракобесничают. И князь показал Евлогию спину…
Мышецкий так и не понял, в чем была суть этого вызова в Тургай.
— Я так много наслышан легенд о святом Евлогий, что прошу не отказать мне — выпустите его погостить денек-два в Уренске.
— Пожалуйста, — разрешил генерал. — Он недорого обходится, ибо спиртного гнушается… Так, чайку с медом попьет!
Через день генерал-губернатор Тургайских степей получил от Мышецкого следующую телеграмму:
«святой евлогий пошел уборную вокзале уренске зпт откуда не возвращался тчк поиски не дали положительных результатов тчк глубоким чинопочитанием уренский губернатор зпт князь мышецкий тчк».
7
Евлогий сдался на «турецкую кишку» (это такой длинный чулок, в который насыпался мелкий песок). В уренской полиции его били нещадно, а следов побоев не отыскать. Но человек был уже обречен на медленное умирание…
Бруно Иванович явился к губернатору.
— Князь, — доложил, — так оно и есть…
— Сознался?
— Вестимо, увещали как могли… Гороховский мещанин старой веры, Тимофей Сурядов, торговал пенькой, имел в Карачеве собственную фотографию с мастером по ретуши. Влез в долги, признан банкротом, решил подправить финансы святостью. И стал утруждать себя «работой» под известного Евлогия Фуфанова!
— Никому ни слова, — внушил Мышецкий, и Чиколини чавкнул жирными сапогами. — Выводы делать умеете?
— По долгу службы, — прикинулся скромником Чиколини.
— Настоящий Евлогий страшен для нас даже не погромами, а тем, что он разносит заразу худшего вида крамолы — массовых убийств в целях якобы противоправительственных…
Подумал, спросил:
— А что мужики в Малинках?
— Да пашут, князь…
— А что господа Жеребцовы?
— Да притихли, князь…
Вскоре прибыл прокурор из Казани, чтобы вести дело о госпоже Поповой («в намерении ее лишения жизни супруга посредством злоумышленного обращения к взрывчатым веществам»). Прокурор был молодой еще, симпатичный человек, которого Мышецкий ради приятного знакомства пригласил вечером в «Аквариум».
Фамилия прокурора была Тулуз де Лотрек…
— Граф, я знаю во Франции художника Анри Тулуза; его шансонетки и сцены кабаре — весьма занятны.
Прокурор щедро разливал пенистое вино.
— Но, — ответил, — я принадлежу к той ветви рода, которая поселилась в России еще со времен Екатерины; мой отец командовал кавалерийской бригадой на Кавказе… Прошу, князь!
Они выпили. Мышецкий охотно делился воспоминаниями:
— …Отец дал мне тогда, как сейчас помню, сущую толику и велел ехать за границу. У меня выходило на день всего по два франка. Я ел хлеб и запивал водою. Такого вина, как сейчас мы пьем с вами, я и не мыслил попробовать… Прошу, граф, за Париж!
Снова выпили. Теперь говорил Тулуз де Лотрек:
— А меня, когда я вышел из Правоведения, отец устроил по связям на каторгу. Два года я жил на Ленских золотых приисках юрисконсультом от дома баронов Гинцбургов. И вот, поверьте: такого вина мне уже не пить, какое я пил там, на Лене, где люди гибли пачками. А вот в Париж меня папа послать не догадался, и я хоть и француз, но там не бывал… Прошу, князь, за каторгу!
— Так никогда и не были? — поразился Мышецкий.
— Скоро… скоро уже побываю!
— Рад за вас. Вы получите множество впечатлений.
— Нет, сначала я получу их в полной мере здесь — в России!
— Вы хотите сказать…
— Только одно, князь: мои предки, спасаясь от революции во Франции, бежали в Россию. А теперь я, их потомок, спасаясь от революции в России, побегу в скором времени обратно во Францию!
Мышецкий чокнулся столь сильно, что бокал, жалобно звякнув, разлетелся в куски, пролилось золотое вино.
— Как это печально, — сказал князь. — А ведь я хотел предложить вам тост… за тех, кому некуда бежать! Что бы ни случилось, я останусь в России…
Потом заговорили о главном. Прокурор спросил его:
— Почему меч правосудия должен упасть на головку женщины?
Мышецкий точно изложил свои соображения. Раскрыл перед казанским наездником всю подоплеку. Вмешательство политики сразу обострило разговор между ними.
— А вы знаете, князь, — сказал Тулуз, рассеянно слушая цыган, — в Ростове один прокурор начал было вести расследование о черной сотне. Так что же? Он ехал в трамвае, на ходу вскочили три хулигана и убили его кастетами… Каково?
«Что ответить ему на это?» — соображал Мышецкий.
— Граф, а разве в Ростове уже трамвай? — спросил с интересом.
— Давно, князь!
— Вот ведь! Сколько я твердил нашим остолопам в городской думе, что пора и в Уренске заводить трамвай. Да все ни с места!
— Я попробую, — сказал Тулуз, — опросить для начала любовников здешней Клеопатры. Простите, князь, если и вы случайно урвали от нее лучик любви, тогда я…
Сергей Яковлевич уронил вилку, сгорая от стыда:
— Вы разве не знаете, что подсудная — моя сестра?
— Как?
— В этом-то и суть дела. Ради бога, граф: я в стороне…
Прямо из ресторана, полный служебного рвения, потомок французских крестоносцев отправился в номера вдовы Супляковой, чтобы встретиться с подсудной госпожой Поповой. И остался на всю ночь…
Но агентура Чиколини сработала, и на этот раз Мышецкий не стал приглашать графа в «Аквариум», а попросил зайти к себе.
— Я вынужден, — сказал князь, потупив глаза, — применить по отношению к госпоже Поповой меру пресечения свободы передвижения и общения с ее союзниками…
— А я буду протестовать! — ответил Тулуз де Лотрек.
— Вы, конечно, можете опротестовать мое решение. Но я, как губернатор, сумею настоять на своем. За вами — право, а за мной — власть… Исполнительная, граф!
Прокурор рассматривал его — почти с любопытством:
Ознакомительная версия. Доступно 36 страниц из 178
