В том, что все это сон, уже и не сомневалась. Предметы вокруг то и дело перемещались, дрожали. Добавлялись навесные шкафчики «не отсюда», куда-то успел раствориться стол… Да и Бранище не терзался моралью: можно-нельзя, хочется-колется. Вел себя расслабленно, свободно. Охотно прикасался и позволял прикасаться к себе.
Но вот уж чего я никак не ожидала, так это что после моего дурацкого выверта теплая рука ляжет мне поверх талии. Притянет ближе.
— Что, неужели так громко думал? — прошептал Ян у самого уха, обдав горячим дыханием.
— Чересчур, — зажмурившись, едва выдавила я, потому как дух из меня тотчас вышел.
— Прости. Думать о тебе тише никак не получается. Да и вдруг ты не услышишь?
— Услышу, — открыла я глаза и повернула голову так, чтобы видеть Яна хотя бы искоса. — Я всегда тебя услышу.
— Моя маленькая Слышащая, — мягко посмеялся Ян и чуть надавил на плечо, вынуждая перевернуться на спину.
Сам же возвышался справа от меня, подперев голову кулаком.
Взгляд затуманенный, веки чуть прикрыты. Грудь вздымается тяжело, медленно. Захотелось сию секунду ладонь к ней приложить или ухом припасть, чтобы слышать, как сердце, четко следуя ритму, колотится в грудной клетке.
Ян легонько улыбнулся, глядя, как я мнусь, заламывая пальцы. Верно он как-то сказал, нерешительность порой меня в самые неподходящие моменты одолевает.
Темные струйки, очерчивая вены, вдруг дрожью пробежались по коже Яна, выталкивая едва видимые глазу призрачные перья.
Тихонько охнув, я коснулась одного пальцем. Осторожно, самым кончиком, но оно, растревоженное, тут же растаяло, словно сгусточек тумана.
— Что это? — округлила я глаза, робким касанием заставив еще одно пёрышко, расположившееся прямо около судорожно бьющейся жилки, исчезнуть.
— Моя суть, — виновато глянул Ян. — У меня не получается сдерживаться, когда ты так близко.
— Так, может… — вновь коснулась едва заметной иголочки пера на шее, на сей раз проскользив пальцем до самой кромки воротника футболки, — и не нужно сдерживаться?
Голова закружилась. В коже словно проснулись все рецепторы разом, и каждое прикосновение, будто электрическим разрядом пронзало.
В один взмах ресниц переведя взгляд на Яна, я уставилась прямиком ему в глаза.
Темные… Беспробудно темные, как безлунная зимняя ночь.
— Ну, раз уж ты настаиваешь, — надавил Ян пальцем на краешек нижней губы, заставив меня выдохнуть с едва сдерживаемым стоном. — Больше не буду.
Нас словно куполом накрыла тень, и стало теплее, спокойнее. Теперь нас никто не увидит. Ни одна живая душа не посмеет взорвать этот уголок крохотной идиллии. Пусть и выдуманный.
Расстояние между нами вот-вот грозилось обратиться в ноль, но Ян отчего-то замер. Взгляд его неотрывно изучал мое лицо, но все чаще срывался к пересохшим губам.
— Дразнишь меня, что ли, аспирантище? — сощурилась я, подавшись вперед и сцепив руки в замок у него на шее.
— Аспирантище? — к моему великому разочарованию, Бранов, заломив бровь, отстранился. — И как вы еще меня за глаза называете?
— Ой, тебе лучше не знать, — многозначительно округлила я глаза и легко засмеялась.
— Неужели все настолько плохо? — навис надо мной аспирант, и я замерла в предвкушении, ловя его такой странный, голодный взгляд.
Взгляд, вдох. Выдох, мимолетное касание…
Мгновение, что от волнения показалось мне едва ли не вечностью, и наши губы наконец встретились.
Поцелуи, сперва такие робкие, вопросительные… Когда они обратились в убийственный ураган, не могу ответить. Близость Яна сводила с ума, стирала временные рамки и туманила разум.
Горьковатый запах въедался в кожу, но мне и этого было мало. Казалось, я никогда не смогу им надышаться. А если этот аромат вдруг иссякнет, исчезнет, я и сама кану в небытие. Задохнусь, как рыбка, выброшенная на берег.
— Не боишься?
Уж не знаю, какими правдами-неправдами Ян нашел в себе силы связно говорить, но я в ответ смогла лишь слабенько головой поелозить по подушке, мол, нет. Не боюсь.
Он улыбнулся. Склонился и поцеловал. На сей раз без спешки, мягко. Мучительно медленно провел кончиком языка по нижней губе, прикусил, потянул.
И вновь я, силясь сдержать судорожный вздох, ослабла. Поддалась его горячим и окончательно осмелевшим рукам.
***
Взрыв хохота. Он пушечным снарядом разорвался у самого уха.
Несколько секунд я лежала и хлопала глазами в темноте, силясь понять, не контузило ли меня?
— Серёжа, елки-палки… — проворчала, отдаленно слыша, как амур разноглазый на кухне во весь голос травит байки.
Затем снова смех. Бас Джахо и робкие мяукающие смешки Шани.
— Как же вы, ребята… вовремя.
Я ударила кулаком по дивану. Большего разочарования в жизни испытывать не доводилось.
Ощущение Брановских прикосновений все еще блуждало по телу, до краев наполняя нежностью и теплом. Кажется, блокировка стыдливости слетела, стоило Яну, подхватив меня под спину и затылок, прижать к себе и обжечь поцелуем. На этот раз настоящим, глубоким… каким-то взрослым, что ли.
И вот уже руки сами собой скользнули ему под майку, а стыдливость испарилась, освободив место для горячего, всепоглощающего желания.
На деле же, усомнись я хоть на секунду в нереальности происходящего, я бы сроду не решилась обхватить Яна за плечи. Толкнуть его, перекатиться и взять инициативу в свои руки. Ни за что не стала бы с остервенением стягивать с него футболку и вонзаться в горячую кожу ногтями, оставляя алые росчерки на спине.
Ян отвечал на каждое мое движение, каждый порыв со стократной силой и страстью. Впивался в шею поцелуями, жалил горячим дыханием, прихватывал тонкую кожу зубами и вновь возвращался к губам. Опьяневший и сошедший с ума.
Почуяв боль в груди, я сделала резкий вдох и пришла в себя. Судя по тому, что легкие словно слиплись, не дышала я довольно долго. Чудом не задохнулась!
— Ну, Бранище! — борясь с блаженной улыбкой, попыталась рассердиться я, но не вышло.
Счастье так и будоражило кровь, будто пузырьки шампанского.
«И как только сразу не догадалась? Пусть в реальной жизни нам с Яном «долго и счастливо» не светит, умение фантазировать никто забрать у меня не в силах», — размышляла я, комкая одеяло и глядя куда-то вверх. В потолок.
Хотя, в кромешной темноте и не разберёшь, потолок ли там вверху? Может, над головой сейчас бездна, а мы, люди-человеки, ограниченные пятью чувствами восприятия, видим лишь выбеленную поверхность?
Я усмехнулась, пошире раскрыв глаза. Еще немного, и впрямь начала бы угадывать очертания тех самых «разнокалиберных» дверей на потолке с огоньками-бра на косяках.
