Впрочем, о содержимом карты памяти мы догадываемся заранее, не обязательно для этого выводить его экран. И, тем не менее, делать окончательные выводы и оценивать сложившуюся ситуацию будем после просмотра материалов.
Присаживаюсь на подлокотник кресла, Генри чуть приобнимает меня за талию, и мы начинаем просмотр фото-слайдов с нашего незапланированного «медового месяца». Другими словами, смотрим развернутый ответ в картинках на вопрос: «И где же мы прокололись».
— Ты заказывала фотосъемку, родная? — бормочет супруг, разглядывая наши совместные фото, — Вот и я нет! А ты смотри, какие люди добрые, заботливые и бескорыстные! Специально подготовили для нас подборку фотографий. Будет, что внукам показать.
— Пожалуй, не стоит все показывать внукам, — густо краснею, рассматривая наш с Генрихом пламенный поцелуй за дворцовыми колоннами у эмира на вечере.
Впрочем, не все так плохо — интимные, откровенные фото отсутствуют. Все, что происходило за дверьми спальни, там и осталось.
— Ай-яй-яй, какой у меня неверный муж! — игриво шлепаю его по руке, — Что будем делать?
Вброс информации в прессу неминуем, громыхнет взрыв, и нам с Генрихом не спрятаться и не увернуться от его осколков. Нужен план действий.
— Не знаю, Ди, — расстроенно произносит супруг и трет лицо, — Шумихи не избежать, — озвучивает мысли вслух, — Придется мне с полгодика побыть неверным мужем, каждый день доказывать любовь и преданность своей супруге, а там, глядишь, и сплетни стихнут.
Тяжело сглатываю. Не хочется быть под прицелом у журналистов на протяжении шести месяцев. И еще больше не хочется, чтобы честное имя моего супруга полоскала желтая пресса.
— Нет, должен быть какой-нибудь еще выход, — решительно произношу и заглядываю мужу в глаза. Он точно должен знать ответ!
— Нет, должен быть какой-нибудь еще выход, — решительно произношу и заглядываю мужу в глаза. Он точно должен знать ответ! — Может, подкупить Гарсию? Вряд ли он откажется от денег. Гарсия, мне кажется, вообще никогда от денег не откажется, — заламываю запястья на руках, пребывая в неуверенности.
Генрих подхватывает мои ладошки и прижимает их к своим щекам, позволяя мне немного успокоиться. Чувствую, как через кожу мне передается его твердость, уверенность, сила, и умиротворение приятным теплом разливается по моим венам.
— Боюсь, дорогая, что заказчик не он, — супруг печально качает головой и прикладывает к губам мои пальчики, — Скорее всего, за всем стоит эмир Ширтана Саид Ибн Хабиб. Вернуть себе камень у него не получится, зато испортить наш момент триумфа — запросто. Гарсия лишь разменная пешка в игре эмира, и роль свою он исполнил.
Печально вздыхаю, осознавая правоту его слов, и в волнении чуть прикусываю губу.
Молчим, Генри внимательно наблюдает за мной, проникновенно заглядывает в глаза, будто ждет какого-то решения именно от меня. Его пальцы осторожно поглаживают мои руки, подушечки мягко выводят узоры на коже, точно болиды выписывают круги на гоночном треке. Один за другим, плавно, быстро, описывают восьмерки и крутые изгибы трассы.
— Генри! — вздрагиваю, вырывая свою ладонь. Вскакиваю с подлокотника кресла и отхожу на шаг в сторону. Заправляю идеально уложенные волосы за ушко и искоса поглядываю на супруга. Его губы довольно улыбаются, а хитрый взгляд неотрывно, не упуская из виду ни одной детали, следит за моим замешательством. Следит и ждет.
Вдох-выдох. Пальцы сжимаются в кулаки и резко распахиваются в стороны. Подбородок выше, а плечи ровнее. Уверенной походкой возвращаюсь к мужу, сажусь к нему на колени и одной рукой обхватываю за шею.
— Милый, у меня есть одна задумка, — мурлычу ему в самое ушко, хотя сердце вот-вот выпрыгнет из груди от безумства идеи.
— Какая, солнышко мое, задумка? Мне стоит уже сейчас волноваться? — елейным голосом воркует Генри, проводя носом по моей шее.
Он прекрасно знает, что я хочу предложить. Более того, я не менее прекрасно знаю, что он только этого предложения только и ждет, и хочет, чтобы оно было озвучено именно мной.
Почему? Решительность в его взгляде пугает и заставляет смущаться своих желаний.
Моему мужу не нравится мое маленькое увлечение автоспортом. Ему претит, что я так безрассудно подставляю свою жизнь опасности. Мчусь по гоночному треку на нереальной скорости, ухожу в открытый дрифт на поворотах и обхожу в опасной близости мимо несущиеся болиды.
Так почему же он не против? Почему он довольно улыбается, принимая мой выбор как должное?
Все просто. Ему известна одна жизненная истина: это делает меня счастливой. И ему нравится видеть меня такой, с лучащимися счастьем глазами.
А что же я? Я пребываю в сомнении. Черном и тягучем как деготь.
Мне не понравится всеобщее осуждение, когда общественность узнает о моем увлечении. А люди осудят, уж я в них уверена! Их хлебом не корми, дай возможность перемыть кому-нибудь косточки. Из объекта обожания я превращусь в объект порицания. Гарантий нет, что произойдет именно так, но я все равно боюсь.
С другой стороны, общество в любом случае не оставит в покое мою семью, когда в прессе всплывут фотоснимки Генриха и Донны. Скучающей толпе безразлично о чем говорить, что перемалывать в мельнице своего любопытства. Сентиментальная толпа не отличит зерна от жмыха так же, как и истину ото лжи.
Мне не ведомо, что произойдет, когда я открою перед всеми истинное лицо Донны Хендрикс, но моя интуиция вопит, что это будет верным решением. Я маркиза Диана Истербрук, светская леди и аристократка, и у меня есть скрытые таланты и увлечения, и стыдиться их я больше не намерена. Общество узнает правду.
Перемены неизбежны, а закостенелость взглядов, порой, смерти подобна.
— Боюсь тебе не понравится! — тяжело дышу Генриху в ухо и зарываюсь пальчиками в его волосы, массируя кожу головы. Муж прикрывает глаза, дыхание его сбивается.
— Родная, ты ошибаешься, мне уже все очень нравится!
* * *
Волнуюсь. Руки леденеют, а сердце ухает вниз живота, и волнительно засасывает под ложечкой. Еду в такси, а на моем лице навеяна иллюзия Донны Хендрикс. Она сжимает в руках спортивную сумку и пустым взглядом смотрит в окно.
А вдруг Уиллер наврал или ошибся неумышленно, и никто меня на самом деле не ждет? Вдруг команда позабыла о моем существовании, а то и вовсе встретит волной презрения.
Аргументировать свои домыслы я не могу, слишком сильно волнение, оно напрочь вытесняет доводы рассудка. К тому же, Генрих не поехал со мной, предоставив мне возможность разобраться со всеми самостоятельно.
На ватных ногах захожу в холл, пользуюсь старым командным пропуском и своей магией убеждения, и прохожу внутрь. Иду по длинному коридору со снующими в разные стороны механиками, кажется, он не закончится никогда. Поднимаюсь по лестнице с мраморными звонкими плитами, в которых отражается каждый мой шаг.
