На заре мы в третий раз занялись любовью в моей широкойкровати, и с подоконника снаружи за нами следили сойка и алый кардинал, аутренний ветерок вздыхал, запутавшись в сосновых ветвях.
После третьего раза мы минут двадцать молча лежали,обнявшись, пока она не сказала:
— Мне придется быть неромантичной.
— Сколько угодно.
— Гусиная кожа.
— Гусиная кожа?
— И мочевой пузырь.
— И мочевой пузырь?
— И утреннее дыхание.
— Ты меня совсем запутала.
— А. Я замерзаю. Б. Мне абсолютно необходимо посикать. И В.Можно мне воспользоваться твоей зубной щеткой?
В следующие три недели она провела у меня по крайней мередюжину ночей, а в те ночи, когда по той или иной причине нам не удавалосьвстретиться, мы вели нескончаемые телефонные разговоры, как и все недавниевлюбленные. Неважно, что говорить, лишь бы слышать ее голос, лишь бы онаслышала твой.
Только изредка я немного трезвел, и меня тут же захлестывалаволна страха. Я потеряю ее и останусь вовеки неутешен. Мой слух, обоняние,вкус, осязание были насыщены ею — но придет день, и ничего не останется, и ябуду вовеки один, сокрушенный невыразимой тоской. Но что, черт дери, мне былоделать? Уйти самому? Невозможно. Она была спасением и источником жизни, и мнеоставалось только цепляться, пока не отвалятся пальцы, и я не останусь один вбезграничном темном океане.
В том году восьмое декабря обернулось нелепо солнечным днем,из тех, которые внушают нам, будто весна уже близка. Два часа я потратил наколку дров за домом и переноску их в дом. Топливо для новых свиданий. И вот,когда я в очередной раз оказался внутри, в дверь позвонили. Посмотрев наружу, яувидел Эми. Она выглядела замечательно — даже лучше, чем тогда в клубе — еслибы не синяк под глазом.
Я впустил ее, спросил, не хочет ли она кофе, но онаотказалась и села в кожаное кресло, которым мы с Кендрой все еще иногдапользовались.
— Мне необходимо поговорить с тобой, Роджер. — Под пальто изверблюжьей шерсти на ней оказался белый свитер с высоким воротом и сшитые назаказ джинсы. В белокурых волосах голубая лента — вид у нее был оченьсексуальный на провинциальный манер.
— Я слушаю.
— И мне необходимо, чтобы ты был со мной честным.
— Если ты будешь честной со мной.
— Синяк?
— Синяк.
— Кто еще, кроме Рэнди. В прошлый вечер вернулся домойпьяный, я отказалась спать с ним, и он меня ударил. Он спит с кем попало, и ябоюсь, он что-нибудь подхватит. — Она покачала головой с глубокой серьезностью,на какую я не считал ее способной.
— И часто он?
— Спит с кем попало?
— Бьет тебя.
Она пожала плечами.
— Часто. И то, и другое, хочу я сказать.
— Почему ты не уйдешь от него?
— Потому что он меня убьет.
— Господи, Эми, это смешно. Ты можешь прибегнуть к защитезакона.
— По-твоему, закон остановит Рэнди? Особенно когда он пьян?— Она вздохнула. — Просто не знаю, что мне делать.
Я вернулся, чтобы украсть эту женщину у мужа. Но теперь я нехотел ее красть. Даже позаимствовать ее не хотел. Мне было только жаль ее, и янесколько растерялся.
— Ну, а теперь расскажи мне про Кендру.
— Я люблю ее.
— До чего же, мать твою, чудесно, Роджер. Просто чудесно,мать твою.
— Я знаю, что много старше ее, но…
— А, Бога ради, Роджер! Не в этом дело.
— Разве?
— Разумеется. Подойди и сядь.
— Рядом с тобой?
— Вот именно.
Я подошел и сел. Рядом с ней. От нее пахло изумительно. Темже одеколоном, которым пользовалась Кендра.
Она взяла меня за руку.
— Роджер, я хочу спать с тобой.
— По-моему, это не такая уж удачная мысль.
— Все эти годы ты был влюблен в меня. Это нечестно.
— Что нечестно?
— Ты должен был и дальше любить меня. Так ведь положено.
— Что положено?
— Ну, ты знаешь. Романтическая любовь до конца жизни. Мы жес тобой романтики, Роджер. Ты и я. Кендра больше похожа на отца. Секс и ничегобольше.
— Ты спала с ее мальчиком.
— Только потому, что мне было страшно и одиноко. Рэнди какраз избил меня сильнее обычного. Я чувствовала себя такой беспомощной! Мненеобходимо было хоть на что-то опереться. Ну, ты понимаешь. Почувствовать, чтоя женщина. Что кто-то меня хочет. — Она взяла обе мои руки, поднесла их к губами нежно поцеловала. Я ничего не мог с собой поделать. Она начиналавоздействовать на меня именно так, как рассчитывала. — Я хочу, чтобы ты сновабыл влюблен в меня. Я помогу тебе забыть Кендру. Я, правда, сумею.
— Я не хочу забывать Кендру.
— Если копнуть, она такая же, как Рэнди. Потаскушка. Онаразобьет тебе сердце. Нет, правда.
Она вложила в рот два моих пальца и начала их посасывать.
В постели она была очень хороша, возможно, в техническомсмысле лучше Кендры. Но она не была Кендрой, и этим все исчерпывалось.
Мы лежали в последних отблесках серого дня. И поднялся ветер— внезапно резкий зимний ветер, а она попыталась возбудить меня во второй раз,но без толку. Я хотел Кендру. И она знала, что я хочу Кендру.
Во всем этом было нечто невыразимо печальное. Она былаправа. Романтичной любви — тому кинороману в цвете, о котором я грезил —следует, вопреки всякому вероятию, длиться вечно, как в рассказах Ф.СкоттаФицджеральда. Но нет. И Эми теперь была для меня просто еще одной женщиной снесколько большим числом морщинок, чем я подозревал, с животиком, одновременнои милым, и комичным, с венами, точно выцветшие голубые змейки на бледной плотиее ног.
И тогда она заплакала, а я мог всего лишь обнять ее, и онанапрасно снова пыталась возбудить меня, и поняла, что дело не во мне, а в ней.
— Не понимаю, как я оказалась тут, — наконец сказала онасумеркам, сгущавшимся над холодной серостью Среднего Запада.
