Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97
— Да хранит, брат, тебя Бог... Меня Он оставил.
* * *
Когда битва в стане великого князя Киевского достигла небес и стало понятно и тем и другим, что края ей не будет, что примирения между Тьмою и Светом, между Востоком и Западом не случится... монголы снова пошли на хитрость.
На третий день сечи Субэдэй призвал в юрту Совета вожака бродников Плоскиню. Тот прибыл: с колодкой на шее, покрытый язвами, почерневший, худой, как лиственничная щепа.
С замиранием сердца перешагнул он порог юрты, в которой собрались три грозных полководца монголов. Джэбэ-нойон, Субэдэй-багатур и Тохучар-нойон молча взирали на него немигающими глазами, и если бы в сей момент он сделал неверный шаг, хотя бы оступился — смерть и кровь скрестились бы над ним. Но раб не сделал этого. Лишь ноги его хлипко дрожали, да пот сыпко выступил на спине и под мышками.
Субэдэй всмотрелся в Плоскиню пронзительно и зло, и тому показалось, что старик хочет его ударить.
— Тебя, пёс, отведут к урусам. Уговори своих, чтобы они оставили коней, побросали мечи и секиры. Пусть уходят... Все! И князья, и воины, и челядь... Клянусь, никто не пострадает. Это говорю тебе я, Барс с Отгрызенной Лапой, правая рука Великого Потрясателя Вселенной. Сделаешь — ты свободен.
— Так вона... чего хотите, — Плоскиня насилу перевёл дух. Он стоял в полутёмной юрте против трёх сидевших на шкурах полководцев. Два тургауда находились за его спиной и подкалывали мечами, чтобы он помнил, где находится, и не забывал, кто перед ним. Прогоревший очаг еле тлел; лишь с краю ало курился отвалившийся в сторону кизяк.
— Ты понял меня, раб? — цокнув зубом, прохрипел Субэдэй.
— Не сумлевайся, владыка... — Плоскиня, по-собачьи заглядывая в лица монголам, затряс головой. — А верно ль... во-лю дадите? — В глазах бегали мыши.
Вместо ответа один из нукеров схватил его за ворот и, стягивая в кулаке драную холстину, вытолкнул прочь.
* * *
...Вот уж показались и обгоревшие цепи повозок киевлян. Плоскиня, придерживая цепь от ножных кандалов, шатко запылил к стану. Тургауды дышали ему в затылок и крепко держали концы волосяных арканов, накинутых на его шею.
— Сто-ой! Куды прёшь, дьяво-ол? — Перед босыми ногами бродника в землю впилась стрела, задрожав белым пером.
Из-за повозки показались до черноты закопчённые лица панцирников. Взоры их были суровы и злы.
Плоскиня не посмел шагнуть за стрелу. Грёмкая звеньями цепи, он приниженно улыбался, кланялся русичам и безуёмно осенялся крестом.
— Эй ты, горемыка!
С десяток дружинников поднялись на повозки и с недоверчивым удивлением глядели на подозрительного голощапа[278] с тяжёлой колодкой на шее.
— Сам-то чей будешь, страдалец?
— Дывись, браты! Да це Плоскиня-лошадник!
— Конокрад и вор! — взорвались чьи-то возбуждённые голоса.
— Це он пригонял в Киев табуны половецких полукровок! И он же ровно был у половецких ханов за толмача!
— Эва его, паскуду, судьба согнула!.. Поделом! Бог шельму метит...
Плоскиня отшатнулся от этих обличительных выкриков, как от летевших в него камней, но в спину кольнули татарские мечи.
— Братцы-ы! Смилуйтесь, братцы-ы! — падая на колени, сорванным голосом завыл бродник. — Не по своёной воле я тутось... Тугарин злой... хан ихний главный Субудай-богатырь приказал мене сказати вам, шоб вы зазря больше не лили кровушки! И ежли вы... их милости покоритесь, то оне вас отпущають с миром до дому, воть крест!.. Токмо, ради Христа, сбросайте все ратно добро — мечи и щиты, копья и палицы... да коней своёных оставьте... То нехристи за урон свой да хлопоты просють!..
— А хера в кадке им не оставить?!
— Брешет он всё, балабой! Не слухайте оторвяжника, браты! Яко брехал на торжищах, когда вмыливал нам запалённых коней, так и теперича вреть!
— Окстись, православные! Видано ли дело! Оружье бросить пред ворогом лютым?! — рвали глотки старые ратники. — То гре-ех!
— Краше с мечом да молитвой к Днепру пробиваться. Не ве-ерь! Не верь ему, злыдню!
— Верно глаголет Переяслав! Хучь половина, хучь третя доберётся до хаты! А так-то?.. В Дикой Степе, без секир да мечей, мы хто для татарев? Точно — яко тетери беззащитны для коршунюг!
— Ни-и!
— Не бывати сему!
— Геть, заворуй!
— Убирайси к своим хозяевам, выблядок!!
...Но бродник — ни с места; стоял на своём: валяясь в пыли, рвал на себе рубище и смертно клялся в своих заверениях, муслявил губами нательный крест и ревел сквозь слёзы:
— Пощадите, браты-ы! Удавють мене! Шо ж не верите? Али я не крещёный, як вы? Ужли уверили, шо я поганым продавси? — теряя рассудок, бестолково метался Плоскиня в ногах у татар, как пёс на цепи возле будки. — Можу ли я гутарить иначе, коли тугары-ироды... мене сзаду... на остриях держуть? A-а? А-а-а? Браты-ы! Истинный крест, не вру!
...Сами монголы, те, что дозорили за спиной бродника, и два десятка сопровождавших верхами, точно заведённые кивали головами, цокали языками и в подтверждение поднимали большой палец, что-де верно и правильно всё говорит их толмач.
* * *
После мучительных, хрипатых споров в тот пульсирующий недобрыми предчувствиями час, стоя над пропастью собственного приговора, князья пошли на поводу безумных увещеваний вора и христопродавца Плоскини. Видно, уж так было предначертано свыше...
Выбор был сделан, и великий князь Киевский Мстислав Романович отдал свой роковой приказ сдавать татарам оружие.
...Глухо и скорбно гремели щиты, кольчуги, доспехи и шлемы; прощально звенели и лязгали верные друзья: мечи и секиры, булавы и сулицы, кистепёры, сабли, кинжалы и палицы; тугие луки и колчаны ещё не расстрелянных калёных стрел; тревожно ржали братья-кони, прядали ушами, выворачивали яблоки глаз, били суглинок копытами, словно чуяли быстроногие неладное, будто хотели о чём-то худом упредить русичей...
И вот когда три огромных стальных холма выросли посреди боевого стана, тогда смоленцы и киевляне стали прощаться друг с другом: целуясь троекратно по-русски, кланяясь в пояс, отбивая поклоны угрюмому чёрному Небу...
А потом раскатились повозки, и непобедимые, бесстрашные в сече витязи бросились перво-наперво к реке — три дня и три ночи вода лишь грезилась им!..
Хрустальные каскады студёных речных брызг обожгли лоснящиеся от зноя и пота закопчённые лица. Рассыпаясь, струилась, ласкалась в руках долгожданная влага; сверкали глаза и зубы, мелькали колени и крепкие спины, мускулистые груди и руки; разминая уставшие члены, радуясь, что вскоре узрит родных и близких, плескалась в Калке обманутая Русь...
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97
