— Джонни, — сказал он, — я принял решение. Уинч займет ваше место за штурвалом, а вы будете выполнять его функции, то есть станете боцманом.
— Почему? — вскричал я, возмущенный этой несправедливостью. — Ведь Уинч даже не является офицером…
— Как я решил, так и будет, — оборвал меня капитан. — А теперь топай отсюда…
Я был обижен настолько, что спрыгнул в ялик и отправился на берег, чтобы утопить мое горе в виски нашего нового знакомого китайца.
Через два часа я вернулся на судно в гораздо лучшем настроении по сравнению с тем, с которым я покинул судно.
На следующую ночь с воплями на палубу выскочил не Арнольд, а Уинч.
— Через мою каюту прошел скорый поезд! — орал он. — Он едва не раздавил меня!
Короче, Уинчу пришлось признаться, что он спрятал осеннюю розу в каюте капитана, обеспечив ему несколько ночей кошмаров. Потом он пообещал капитану прекратить кошмарные сны при условии, что он назначит его первым рулевым. Но этот молодчина китаец передал мне несколько этих чертовых роз, которые я, в свою очередь, спрятал в каюте Уинча.
Арнольд отблагодарил Уинча самой жуткой трепкой, которую мне только приходилось видеть, и боцман был переведен на должность простого матроса.
Таким образом был восстановлен порядок на борту нашего старого «Фульмара».
Кусака
Хлоп! Хлоп!
Эти звуки не походили на выстрелы; скорее, они прозвучали сухим коротким тявканьем, повторившимся дважды. Две крупных черноголовых чайки упали, одна за другой, в море и остались покачиваться на волнах с широко раскинутыми крыльями.
Рапси, главный помощник капитана, ласково погладил свой ремингтон, словно благодаря его за два удачных выстрела.
Я не одобряю подобное убийство. Эти черноголовые чайки — великолепные птицы, отличные летуны, и за ними так приятно наблюдать, когда они описывают плавные круги в невероятно синем небе Антильских островов.
Дело в том, что Рапси поклялся, что не оставит в небе Карибского моря ни одной чайки этого вида, так как он должен отомстить им.
Он мстит им за кусаку, и история заслуживает того, чтобы быть рассказанной.
Примерно где-то между Кюрасао и Бонэром тонкие нитевидные черви сделали нашу питьевую воду непригодной для употребления, и нам нужно было запастись свежей водой.
Мы с Рапси высадились на небольшой безлюдный островок, где надеялись найти чистую воду.
Мы наполнили бочки и уже собирались возвращаться на наш китобоец, когда Рапси воскликнул от удивления, указав мне пальцем на странное создание, ковылявшее неподалеку от нас по пляжу.
— Провалиться мне на этом месте, если это не краб-тигр! — провозгласил он.
Он был прав, это была одна из редчайших разновидностей крабов в оранжевом панцире с правильными темными полосками. За него охотно платят хорошие деньги, если его удается доставить живым в Соединенные Штаты.
— Десять долларов, — сказал я. — Если повезет, пятнадцать.
— Не имеет значения для меня, я не собираюсь его продавать. К тому же он стоит гораздо больше, если его использовать со смыслом!
У краба были чудовищные клешни, но Рапси так ловко схватил его, что крабу не удалось ими воспользоваться.
Когда мы вернулись на судно, Рапси выпустил его погулять. Краб осторожно бродил по палубе, словно исследуя свое новое место обитания.
Должен признаться, что на нашей старой калоше уже давно поселились большие голубые крысы, причинявшие массу неприятностей.
В этот момент одна из них грелась на солнце у основания лебедки.
Мы увидели, как краб осторожно скользнул между витками троса и внезапно молнией кинулся на грызуна.
Через пару секунд голова крысы взлетела в воздух, а хвост и части ее тела разлетелись во все стороны.
— Браво, крысобой! — крикнул Арнольд, наш капитан. — Двойную порцию рома… Впрочем, всего, что он пожелает!
Разумеется, краб-тигр отвернулся от рома, но с удовольствием расправился с куском говядины, показав при этом манеры настоящего джентльмена за столом.
— Готов поставить галлон рома против понюшки табака, что через неделю на судне не останется ни одной крысы! — заявил Рапси.
И он был прав. Поскольку он был большим юмористом, он внес краба-тигра в судовую роль под именем «Кусака» в должности «убийца всякой мерзости».
И краб заслужил подобное отношение к себе, потому что краб, уничтожив крыс, взялся за тараканов, обожавших наш рис и сушеный горох.
Забавное это все же создание — краб-тигр с островов Карибского моря! Он невероятно умен и легко поддается дрессировке.
Очевидно, Кусака воспринял Рапси в качестве хозяина и друга.
Когда Рапси предлагал ему поприветствовать зрителей, краб поднимался на задних ножках, словно собачонка, и размахивал клешнями.
Он умел считать до пяти.
— Три! — командовал Рапси, и Кусака тут же три раза щелкал своими клешнями.
— Попрошу приветствовать Кусаку! — говорил Рапси.
Публика начинала аплодировать, а Кусака щелкал клешнями, имитируя аплодисменты.
— В Новом Орлеане тебе дадут не меньше пятидесяти долларов за этого краба, — говорил Арнольд.
— Даже если мне предложат тысячу, я не отдам его! — отвечал Рапси.
Однажды утром на широте Бонэра, когда Кусака гулял на палубе, большая черноголовая чайка, кружившаяся над судном, спикировала, словно истребитель, на краба. Мы услышали хруст и увидели, как Кусака с раздробленным железным клювом панцирем жалко подвигал лапками и испустил дух.
Бац! Бац!
Рапси достает блокнот, делает в нем пометки и считает.
— Семьдесят четыре! — произносит он радостно, и в его голосе чувствуется злорадство.
Заколдованный корабль
Водной старинной книге мне встретилась отвратительная гравюра со следующим текстом под ней:
«Эта голова мавра подвешена за конец тюрбана к органу одного из соборов Барселоны. Она производит странное впечатление на путешественника, вошедшего в неф: перед ним все погружено в темноту, и только голова ярко освещена, словно пылая в адском огне. Когда-то она была соединена с помощью тайного механизма с клавишами органа. Если его трубы негромко вздыхали, голова вздрагивала и открывала глаза; если звуки становились громче, глаза мавра начинали двигаться в своих орбитах, его зубы щелкали, и лицо содрогалось в жутких конвульсиях. Так изображались мучения проклятой души. С тех пор механизм вышел из строя, и голова остается неподвижной при любом звучании органа».
Я несколько раз бывал в Барселоне и каждый раз посещал этот собор. К сожалению, головы мавра там уже не было. Тем не менее я увидел ее гораздо позднее, на другом конце света и в совершенно неожиданных условиях. Это случилось в одном из неприятных небольших калифорнийских заливов, где занимались ловлей противной желтой рыбешки с множеством разных, как правило, не имевших никакого смысла названий. Иногда здесь в сети попадали тунцы, но их плоть была нафарширована большими белыми червями и поэтому совершенно не ценилась на рынке.
