Она, наконец, нашла в себе силы оторвать ладонь от лавки, и пальцы их тут же переплелись, слилось и тепло, как сливаются русла реки, заставив Зариславу вдыхать через раз. Не в силах проронить ни слова, растеряв все мысли разом, она только слышала, как гулко бьёт воспламенившаяся руда в виски, чувствуя, как поднимается тёплая обессиливающая волна от низа живота к голове, вынуждая её дурнеть, как от крепкого мёда. И Зарислава более не сопротивлялась этому потоку, сделалась мягкой и податливой, как нагретый воск. Вдохи её стали ещё реже, когда Марибор открыл глаза и посмотрел уже осмысленно и проницательно. Взгляд его в тусклом бордовом свете ровно заполыхал, утягивая вглубь, вынуждая всю её трепетать от сладости и томления. Как же давно она ждала этого, не подозревая, как истосковавшееся сердце жаждет коснуться другого сердца, слиться дыханиями, телами, потоками силы.
– Что ты молчишь? – сказал он, погладив её руку пальцем, от чего приятно защекотало внутри. – Или всё же старик меня извёл, и я умер и попал в Ирий? А в это с трудом, знаешь ли, верится. За мои проступки мне сулит вечное горение в Пекле.
Зарислава опустила ресницы, губы непроизвольно растянулись в горькой улыбке – в его словах было мало весёлого и праздного.
– Я приготовила трав, – промолвила лишь она, не стала спрашивать, за что степняки так издевались над ним. И про Вагнару тоже. Всё обошлось, и слава Богам.
Марибор неподвижно смотрел из-под прикрытых век, борясь с накатывающей дремотой, но уже ясно и осмысленно, а ещё изучающе и вдумчиво, будто насквозь видел её – совсем как Наволод. А потом в его взгляде что-то изменилось, мелькнула злая догадка и на долю короткого мига – растерянность, губы его плотно сжались, твёрдо дёрнулись желваки на скулах, но подозрение с примесью ревности и огорчения тут же исчезло. Появилось спокойствие, но пальцы его больше не гладили нежно её руку, закостенели, выказывая внутреннее колебание.
Зариславе сделалось не по себе, а в сердце начал закрадываться жгучий стыд, схлынули все чувства, будто она вынырнула из неги тёплой реки на мёрзлый берег. Невольно отвела глаза и поторопилась высвободить руку, приложив немалое усилие.
"Зачем терзать себя, коли ждёт её другая дорога…" – от этого понимания сделалось больно.
Пока она ходила за отваром, Марибор подтянулся на подушке, принимая сидячее положение. Зарислава, оставаясь немой, протянула ему снадобье. Видно, пересилив себя, Марибор принял остывшее снадобье. Не отрывая от неё напряжённого взгляда, выпил до последней капли. Теперь и не оставалось сомнений, что княжич всё понял, но заговаривать о том не спешил. Да и, по-видимому, не собирался. Уже завтра он поднимется с постели, ведь рана его больше не потревожит. Зарислава же под его пытливым взглядом старалась всем своим видом держаться достойно, расправив плечи, подняв подбородок. Осталось только дождаться Наволода и с достоинством, с чувством выполненного долга уйти. Однако же сердце словно раскалёнными кузничными щипцами сжали.
– Я принесу Богам жертву за то, что они убереги тебя от гибели, – вдруг произнёс Марибор, прерывая тишину.
Вопреки всем ожиданиям, он взял её руку, сжал обручье и поднял немного вверх, прижался сухими губами к запястью. Кровь горячей рудой ударила девице в голову, и всё закружилось – никто никогда не касался её так откровенно, нежно. Такой простой жест заставил Зариславу разомлеть в одночасье. Марибор с шумом вобрал в себя воздух, вдыхая запах её кожи. Дрожь пробежалась между лопаток к шее, Зарислава раскрыла губы, чувствуя тянущую истому внутри себя, старалась держаться так же холодно и неприступно, но, видно, плохо у неё получалось. Марибор подтянул её ближе к себе, покрывая ладонь поцелуями, сказал приглушённо:
– Это я виновен во всём… Если меня не осудят на казнь, ты пойдёшь со мной?
Зарислава, чувствуя его ласковые губы на своей коже, плохо соображала, о чём он говорит, но услышав слово «казнь», похолодела, беспомощно хлопнув ресницами, сбрасывая тягучее наваждение. Она ведь и забыла о том, что могло ждать Марибора, но с горечью припомнила, что и сама потеряла свою честь.
– Я… – начала, было, Зарислава, опомнившись, чувствуя, как загораются стыдливо её щёки, а внутри разверзается пропасть.
Марибор отстранился немного, чтобы заглянуть ей в глаза.
– Ты же обещала мне себя, помнишь? – спросил он, прожигая её потемневшим взглядом, от которого, вопреки всему, сковало дыхание.
Конечно, она помнит, разве забудешь…
Мысли лихорадочно заметались: Марибор не знает, что с ней случилось по пути в Волдар, и язык не поворачивался о том рассказать. Особенно – кто… Зарислава прикусила губы. К тому же Наволод настоял, что лучше ей стать жрицей, чтобы не вредить.
Марибор утешительно погладил её плечи, сжал лопатки и, коснувшись губами виска, выдохнул на ухо:
– Я всё понял сразу… Ты пахнешь по-другому… Не так, как раньше…
Ощущая его опаляющее дыхание, Зарислава задрожала, а руки и ноги сделались как тряпичные.
– И я хочу… чтобы ты… пахла только мной… – сказав это, Марибор надолго завладел её губами, прильнув в сладостном и тягучем, как мёд, поцелуе, от чего по коже пробежала дрожь, а внутри разлилось теплом возбуждение. Зарислава задохнулась, полностью подчиняясь воле Марибора. Он, целуя её, сбивчиво дышал ей в губы, давая лишь малые передышки, и прерывисто говорил.
– …моя… ты стала моей душой… и проникла в кровь. Если ты не захочешь идти со мной, то заберу силой. Зарислава… – выдохнул Марибор. – Ты разбудила во мне такую страсть, что, видя тебя, едва дышу… До недавнего времени был уверен, что со мной никогда не случится чего-то подобного, я никому не верил. Теперь же внятно чувствую жизнь, когда нахожусь рядом с тобой. Ты, златовласая дева из чужих земель, наделённая даром, оживила меня и теперь исцелила моё сердце. Воистину, до сих пор не верю, что Боги надо мной смилостивились…
Зарислава слышала Марибора через толщу тумана, чувствуя вкус его губ, горький и душистый от трав. Твёрдые, немного грубые от заживших ран уста чувственно и проникновенно пробовали её, завладевали и сражали. Вопреки всему Зариславе не хотелось, чтобы Марибор останавливался. Он целовал неторопливо, слегка придерживая её затылок, будто малое чадо, будто боялся напугать её чем-то. Целовал её не так настойчиво и пылко, как у избы Чародуши. Тогда Княжич едва смог остановиться. Теперь он был другим, отчаянно терпеливым и нежным. Зарислава не узнавала его, и причина была не в том, что княжич едва ли отошёл от сон-травы и измучен был ранами – внутренне в нём что-то изменилось. Она ощущала эти перемены всем естеством.
Прожитые горести остались далеко позади, сейчас существовали лишь сбившиеся сплетённые дыхания, гул сердец, бесконечная нежность. Наверное, так давшие клятвы пред Богами мужчина и женщина творят любовь и лад. Наверное. Зарислава о том мало что знала, да и не любопытствовала сильно, не считая нужным и полезным для себя… Жаль, что не выспрашивала Ветрию о том, как это бывает. Зарислава ведь до сих пор не знает, была ли в жизни волхвы когда-нибудь любовь, так глубоко проникающая в сердце. Теперь в неведении своём всё ещё на перепутье, всё ещё выбирает тропу. И когда же решится? Но, видно, таковую долю спряла для неё пряха судеб, и Зарислава не злилась, теперь внутри её бился золотистый свет, способный принять все невзгоды.
