Императрица. Виктория
«Мама разбудила меня в шесть часов и сказала, что меня хотят видеть архиепископ Кентерберийский и лорд Конингем. Я встала с постели и в одном пеньюаре пошла в гостиную, где и увидела их. Тогда лорд Конингем сказал, что моего бедного дяди короля больше нет и что с двух часов без двенадцати минут этого дня я стала королевой». Такая запись украсила дневник юной принцессы 20 июня 1837 года — в первый день ее самого долгого в истории английской монархии царствования. Леди Лонгфорд в своей биографии Виктории добавляет, что, когда лорд Конингем произнес слово «королева», она повелительным жестом протянула руку, и седой лорд-камергер почтительно склонился и поцеловал ее.
Виктории только что исполнилось восемнадцать, но ее путь к престолу уже был долгим и трудным. Ее отец, герцог Кентский Эдуард, умер в 1820 году, когда дочери было всего семь месяцев. Принцесса никогда не чувствовала особой близости к матери, особенно после того, как узнала о ее отношениях с сэром Джоном Конроем. Конрой был конюшим Эдуарда, а потом занял должность советника герцогини и, скорее всего, ее любовника. Вместе с матерью Виктории он строил планы возвести девочку на престол и через нее править страной. Впрочем, слово «править» уже не подходило, да и «управлять», пожалуй, сказано слишком сильно. Со времен Карла II Англия не только превратилась в сильнейшую державу мира, но и заметно продвинулась по пути демократии. Теперь страной управляли парламент и назначаемое им правительство, которое король только утверждал. Правда, формально монарх оставался верховным носителем исполнительной и судебной власти, верховным главнокомандующим, светским главой церкви. Он сохранял право созывать и распускать парламент, утверждать международные соглашения, назначать главу правительства. Однако на деле все эти права давно ушли из рук короля. Даже браки королевских детей регулировались парламентом. Монарху оставалась только роль символа нации — и он с этой ролью успешно справлялся, как показывает 63-летнее царствование Виктории, не только для Англии, но и для большой части мира ставшее «викторианской эпохой».
Виктория родилась 24 мая 1819 года в Кенсингтонском дворце. Акушерка, принимавшая будущую королеву, вспоминала, что Виктория «напоминала скорее малютку Геркулеса, чем маленькую Венеру». Несокрушимое здоровье сопровождало ее большую часть жизни. Однако кроме болезней девочку подстерегали и другие опасности. Когда мать с семимесячной Викторией сидела у окна, мимо их головы просвистела пуля. Стрелял 14-летний сын садовника, который охотился на галок. Герцогиня Виктория велела его не наказывать — она была женщиной доброй, хоть и до предела честолюбивой. В девочке с пеленок воспитывали гордость своим положением. Как-то она запретила подружке Джейн Элиот брать ее игрушки. «Почему? Ты ведь берешь мои», — удивилась Джейн. «Потому, что я могу называть тебя „Джейн“, а ты не можешь звать меня просто „Викторией“», — отрезала малышка. Мать и Конрой делали все, чтобы она не походила на ненавистных ганноверских родственников, которые заслоняли ей путь к трону. Ей говорили: «Не набивай так рот, а то будешь похожа на дядю Джорджа»; «Не ругайся, а то будешь такой же, как дядя Камберленд». Эрнеста, герцога Камберлендского, еще одного брата Георга IV мать особенно не любила и всячески старалась оградить девочку от общения с ним.
Маленькой Виктории очень хотелось внимания, и она инстинктивно искала среди окружающих замену отца, которого она не помнила, и матери, которая ей не занималась. Все ее симпатии обратились на гувернантку, баронессу Луизу фон Лецен. Эта немного странная, но добрая пасторская дочь из Кобурга смогла воспитать в принцессе серьезность и ответственность, в то же время не лишая ее обычных детских радостей. Они вместе играли в куклы, музицировали, читали книжки и посещали балет, который Виктория особенно любила. Именно Лецен первая показала девочке то, что мать скрывала от нее, — генеалогическое древо королевской семьи. «А я ближе к трону, чем я думала», — задумчиво заметила 11-летняя Виктория и чисто по-немецки залилась слезами. Еще всхлипывая, она подняла голову и произнесла фразу, с тех пор вписанную в школьные учебники: «Я буду хорошей королевой».
Первым кандидатом в «отцы» она выбрала брата матери Леопольда Саксен-Кобургского, недавно ставшего королем Бельгии. Леопольд был не слишком образован, но умен и дальновиден, а его советы звучали здраво. Он поощрял племянницу к изучению истории, приучил ее к чтению французских классиков (английских она почти не знала). По ее просьбе он высказал свой взгляд на то, какой должна быть английская королева: «Я очень люблю добрую старую Англию, и мне жалко, что само состояние общества и власти заставляет многих в ней становиться лжецами и обманщиками. О видимости заботятся больше, чем о сути; все делают то, что положено, а к настоящему добру относятся с полным пренебрежением. Берегись этой системы, моя дорогая; будь всегда честной и верной своему слову, не теряй осторожности — в твоем положении ты должна беречься, чтобы не обидеть себя и других, — но старайся остаться правдивой. Только те люди вызывают к себе доверие и уважение, кого все считают правдивыми».
Как видно из этих слов, у Леопольда хватало самодовольства и лицемерия, которые позже пронизали собой всю викторианскую эпоху. Однако он один из немногих видел в Виктории человека, а не принцессу; он и баронесса Лецен стали ее союзниками, когда борьба с Конроем достигла апогея. После 1830 года выяснилось, что Вильгельм IV не собирается ни умирать, ни уступать трон, а Виктория проявляла все большую самостоятельность, у герцогини и ее фаворита наступило нечто вроде паники. Они решили вынудить принцессу назначить Конроя своим постоянным секретарем, фактически опекуном. Однако Виктория наотрез отказалась; даже во время тифа, когда Конрой вместе с лекарством принес ей заветную бумагу, горящая в жару девочка не поставила свою подпись. Узнав об этом, дядя Леопольд прислал к ней собственного секретаря, барона Штокмара, который помог разрядить ситуацию. Однако Конрой не прекращал своих поползновений; он пытался убедить премьер-министра Ливерпуля в умственной отсталости Виктории — «ее интеллект отстает от возраста». Мельбурн отказался в это поверить, но решил узнать у самой Виктории — не примет ли она сэра Джона в каком-либо другом, более скромном качестве? Она приняла премьера «наедине» (так записано в дневнике) и наотрез отказалась общаться с Конроем «в любом качестве». На какое-то время любовник матери отстал от нее, но теперь он, похоже, совсем потерял голову. «Ее нужно вынудить!» — кричал он: запереть в комнате, не кормить, но заставить подчиниться его воле. Но прежде чем он успел привести свой план в действие, умер король Вильгельм.
Новая королева приступила к своим обязанностям уверенно и с явным удовольствием. «В девять утра явился лорд Мельбурн, — записала она в дневнике. — Конечно, я беседовала с ним наедине, как всегда буду поступать со своими министрами». С самого начала она поразила всех самообладанием и умением вести дела и обращаться с людьми — точнее, с подданными. Министры и лорды готовились жалеть бедную девочку, на плечи которой легла чересчур тяжелая ноша, а увидели твердость и самодисциплину, неведомые британским монархам со времен Вильгельма III.
