– Он посоветовал что-нибудь еще?
– Предложил, если мне захочется, посетить… посетить психиатра. Сказал, может помочь. Но не обязательно. Сказал, некоторым помогает разговор… разговор об этом. Не всем. Он даже думает, что меньшинству. Сказал, что порой остается лишь принять ситуацию.
– Понятно, – выдохнул Ларри.
– Милый, мне так жаль, но я не смогла заставить себя обсуждать это с чужим мужчиной. Просто не смогла. Это бы меня убило.
– Тогда и не стоит.
– О милый, милый. – Она благодарно поцеловала его. – Я смогу как-нибудь возместить. Вот увидишь. Я все для тебя сделаю. Я стану хорошей женой.
– Ты уже стала, любовь моя, – ответил Ларри.
Но на сердце у него было тяжело.
– Я думала об этом с тех пор, как вернулась, – пыталась объяснить Джеральдина. – Сперва я была в отчаянии, твердила, что это ужасно, и не могла придумать, как с этим жить. И тогда я поступила единственным известным мне образом. Помолилась. И пока я молилась, неожиданно вспомнила то, что сказал нам твой индийский друг, когда мы ездили в заброшенный город. Помнишь? Он повторил слова Иисуса, вырезанные на арке: «Этот мир – лишь мост. Пройдите по нему, но стройте на нем жилища». Вряд ли это говорил Иисус, но сказано прекрасно и верно. Это лишь мост, любимый. Единственное, что имеет значение, – мир грядущий, на той стороне. Подумав об этом, я ощутила покой. Я сказала себе: это наш крест. Но мы по-прежнему друг друга любим. Мы по-прежнему женаты. Мы по-прежнему можем сделать друг друга счастливыми. Я ведь права, милый? Покуда мы есть друг у друга, есть и наша любовь. И тогда я поняла: это – суета, или, возможно, алчность, стремление заполучить все. А ведь сколько в мире калек, сколько голодных! Это наш крест, милый. И он не такой уж тяжелый. Знаю, ты хочешь детей. И я тоже хочу. Но раз уж Всевышний просит от нас принести Ему в жертву эту величайшую надежду сердец наших, сделаем это с радостью! Давай не будем унывать, словно потеряли единственное, что делает нашу жизнь достойной. Хоть ты это понимаешь, милый, и я так благодарна Господу за то, что ты осознаешь: эта жизнь – еще не все. Наш мир всего лишь мост. Вечность, любовь моя. Мы обязаны стремиться к вечности!
Ее прекрасные глаза сияли. Джеральдина притянула его к себе и поцеловала так страстно, как никогда в жизни.
После того дня Ларри уже ничего от нее не требовал. Она исполняла каждую его прихоть еще старательнее, чем прежде, даже если он ничего не просил. Заметив, что каждое утро между Ларри и его отцом происходит молчаливая борьба за газету «Таймс», Джеральдина выписала дополнительный номер: простое решение, не пришедшее в голову ни одному из них. Она заранее узнала о дне рождения Куки и сделала той небольшой подарок от имени Ларри. Выучила имена вспомогательного персонала в головном офисе «Файфс» – вахтеров, уборщиков, младших секретарей – и время от времени упоминала их, зная, как это нравится Ларри. Чуть ли не прежде его самого она улавливала, что старая фронтовая рана вот-вот разболится, и заранее приготавливала анальгетики. Прекрасно чувствуя ситуацию, тактично оставляла мужа в одиночестве, когда он хотел написать письмо или почитать книгу. Никогда его не критиковала, не перебивала, не отпускала колкостей, которыми порой обмениваются мужья с женами. И она всегда, абсолютно всегда прекрасно выглядела.
Корнфорд-старший ее обожал. Коллеги в головном офисе были влюблены через одного. Ларри завидовали, но сам он с трудом отгонял черные мысли.
Он понимал, что винить Джеральдину нельзя, и все же винил. Знал, что в любви физическая близость не главное, но по-прежнему ее жаждал. Уговаривал себя: это голос низменной, животной природы, нужно быть выше. Вспоминал служителей церкви, монахов Даунсайда, которые дали обет безбрачия и посвятили жизнь Господу. Ларри восхищался ими, хотел им подражать, но тело его болело от неутоленного желания.
Он не имел права винить Джеральдину – и все же винил. Всякий раз, слыша, как ему повезло с женой, Ларри вздрагивал, укоряя себя, что недостаточно ценит Джеральдину. Но что он может сделать? Где-то в глубине души, куда не дотянуться ни вере, ни логике, поселилась уверенность: Джеральдина могла бы любить его сильнее, не только душой, но и телом, однако отказалась от этого по собственной воле. И теперь, судя по всему, вопрос для нее решен.
– Давай не будем это обсуждать, милый. Я чувствую себя такой жалкой. Мы просто должны запастись мужеством.
А самое ужасное было в том, что при всей своей заботливости Джеральдина, похоже, даже не догадывалась, чего ему это стоит. Во время считаных попыток серьезно поговорить «жертва» Ларри сводилась к детям, которых у них не будет. Возможно, Джеральдина не упоминала о половом наслаждении, потому что стеснялась. Но что, если она о нем вообще не догадывается? В таком случае ей просто не понять, чего он лишен. Да, она наверняка слышала и о любовницах, и о заведениях с дурной репутацией. Но ведь у мужчин есть и другие увлечения, недоступные женщинам. Они играют в крикет и курят сигары. Мужчина может курить, но, если здоровье жены потребует, он конечно же благородно откажется от этой не слишком приятной привычки.
А если Джеральдина и правда не знает, на какие страдания обрекает собственного мужа, это снимает с нее немалую часть вины – но не утишает его гнева. Гнева, которого Ларри боялся и стыдился. Чем нежнее к нему была Джеральдина, тем сильнее корил он себя за неблагодарность и эгоизм. Но чем больше злился на себя, тем сильней хотелось выместить накопившееся на жене. Преследуемый фантазиями о насилии, он начинал бояться сам себя.
Он припомнил, как в темной иденфилдской церкви Эд кричал ему: «Секс – это чудовище, Ларри!» Вспомнил голую Нелл в своих объятиях: «Если ты мне вдуешь, Господь тебя накажет, Лоуренс!» Он помнил электризующую дрожь, что прокатывалась каждый раз, когда она произносила это «вдуешь». Тогда он не боялся наказания Божьего. Ведь секс тоже от Бога. Но возможно, теперь Господь его карает.
Желание – вещь слишком сильная, его надо сдерживать. Подсознательно это понимают все мужчины: если дать волю этой силе, они носились бы как одержимые и вдували, вдували и вдували. Здесь нет любви, лишь голод. Это темная сторона любви, а возможно, вообще не любовь. Возможно, ее противоположность. А значит, Джеральдина права и секс не так уж важен. Можно прожить достойно и без него.
Но почему признание этой мысли казалось слабостью? Потому что так оно и есть. Всю жизнь в Ларри боролись два противоречивых желания: быть нравственным – и быть мужчиной. Но нравственного себя он сам воспринимал как слабого. А настоящий мужчина силен. Множество раз Ларри ощущал собственную слабость, острее всего – тогда, на пляже Дьепа. Лишь однажды он повел себя действительно достойно: в братоубийственном пожаре разделенной на части Индии, когда прикрыл раненого друга. Тогда, чувствуя восторг и облегчение, в одежде, испачканной кровью товарища, он мчался, чтобы подарить свою непорочную любовь женщине, которая ценила его как нравственного человека, но не как мужчину.
Эти мысли сводили Ларри с ума. Хотелось топнуть ногой и закричать: я мужчина! Как в подобных обстоятельствах повел бы себя мужчина? Предъявил бы свои права. Удовлетворил бы свои желания.
