1
– Нина, я не пойду к вам. Спасибо, спасибо вам за все… но я устала… Вы не обидитесь, если я пойду к себе?
Эта ночь, что опустилась на город, осела между холмами, удалив небеса, вознеся горы, придавив суетливые людские тела и души. Эта ночь, что заперла двери домов, зажгла огни реклам, привела двух женщин под эту крышу, в этот дом для гостей, проезжих, приезжих, – ночь свела их. Тянет, зовет: войди, укройся, спрячься. Найди приют, объятия, тепло, пусть чужое тепло. Всю жизнь, всю свою нелепую жизнь она вся – чувство, эмоция. В мыслях, в голове ощущает она себя. И лишь отчасти в теле. Но сейчас возвращается в тело. Во плоти своей – страдающей, усталой, – в теле своем ощущает она себя. Боль, страдание возвращают ей тело. Себя. Ощутив себя, свои границы – границы тела, чувства, – можно сказать «да» и «нет». Нет, говорит она.
Из госпиталя Нина привезла Любу в гостиницу, намереваясь пригласить ее к себе в номер. Люба отнекивается, но Нина вновь настояла. И где она? Опять ее нет, и границ у нее тоже нет. Вся она – чужая воля, чужие стремления. Когда один человек начинает управлять ситуацией, второй поневоле следует его воле, намерениям. Пока не одумается.
В номере Нина уложила Любу на диван, попытавшись создать подобие комфорта.
Утратив момент реальности, свободы, Люба ощущает свое унижение. Отчасти – но лишь отчасти! – она оскорблена всем происходящим. Но в госпитале ей дали успокоительное, она засыпает.
Вновь ей является Роберт Фрост. Но Люба спит, одурманенная лекарством. Фрост исчезает.
А Нина? О! Ей весело, любопытно – приключение!
Люба спит. Нина сидит рядом, разглядывая ее. У нее есть время подумать обо всем, сопоставить, сделать выводы. Странная женщина. Странная в Сети, странная в реале…
Как последовательны мы в наших превращениях. Что же мне делать с этим знанием? Так думает Нина. Пропустить невозможно, нельзя не воспользоваться шансом. Кроме того, все в жизни неслучайно; если случайность подброшена судьбой, ее необходимо использовать себе на пользу. Задумать, спланировать, воплотить в жизнь.
Люба спит. Не ведает опасности. Она доверилась, расслабилась.
Проснувшись, видит: на столе бутылка коньяка, два бокала, пепельница, тарелки с нарезанным сыром, хлебом. На стене слабо, загадочно тлеет светильник. Это всего лишь гостиничный светильник в форме раковины, но в ночи он создает световой ореол. Загадочная ночь. В углу торшер, за ним задернутые шторы. Тихо, но настойчиво льется мелодия из айпода: Дженис Джоплин, Summertime.
– Ну, здравствуй, Люба, – говорит Нина.
Ее лицо, голова прячутся в тени. На столике – круг света от торшера. Темно, уютно, странно. Нина откинулась на спинку кресла, закинула длинную ногу на ногу.
Кто она?
– Здравствуйте, – неуверенно отвечает Люба.
– Вот мы и встретились…
– ?
– Не узнаешь меня? Писательница! Писательница L.
I turn the music up,I got my records onI shut the world outsideUntil the lights come onMaybe the streets alight,Maybe the trees are goneI feel my heart start beatingTo my favorite song.[95]
Что могла она ей сказать? Приоткрыла рот, стала часто дышать.
– Вы? Ты?..
2
Вот именно в этом месте повествования читатель должен возмутиться всеми фибрами читательской души. Хорошо. Предположим, Роберт Фрост. Предположим, любовник-призрак, поэт-наставник. Предположим, встреча в горах. Вернее, у подножия гор. Предположим, все это совпадения. С определенной долей скептицизма читатель сумеет довериться воображению автора, дать себя одурачить. Он, конечно, этот умный читатель, усмехается, говорит жене или приятелю:
– Вот накрутила баба! Ты читал?
Но вот именно в этом месте, в гостинице, где писательница L и писательница N собираются заняться новым видом отношений, пришедшим к нам с изобретением Всемирной паутины, а именно развиртуализацией, здесь-то ушлый читатель просто обязан возмутиться. Возможно, он плюнет и скажет:
– Тьфу, какая глупость!
И будет прав. Прав, потому что читатель. Но они уже встретились, и происходит… все, что должно произойти, то и происходит. Нина смотрит в упор, Люба разглядывает ее.
Well I used to know someone fairShe had orange ribbons in her hairShe was such a tripShe was hardly thereBut I loved herJust the same[96]
, —мучительно вспоминает Джим Моррисон; колонки потрескивают, это старая запись. Две женщины разглядывают друг друга.
I’m still here& you’re still there& we’re still around[97]
…3
– Ты видела этих девочек в кафе? – Нина нарушает затянувшееся молчание. Гораздо легче говорить о других, о другом.
– Двоих? С рюкзаками? Я обратила внимание на высокую брюнетку. Странный тип лица. Удивительная погруженность в себя для такого юного возраста.
– Что странного? Подростки. Они все такие – слегка сумасшедшие. Мир для них существует в виде чувственных реакций. Больно или приятно.
