Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 105
Обычно вскрытые скандалы являются совершенно нетипичными и ни в коем случае не характеризуют только тех, на которых клевещут. Еще большую пользу извлекли нацисты из случаев коррупции, в которых были замешаны еврейские семьи Барматов, Кутицкер и семья Скларек. В то же самое время как следствие тех же экономических условий имела место еще более худшая коррупция — случаи с Лахузен и афера Нойдека, которая касалась подкупа самого рейхспрезидента Гинденбурга. Но эти факты замолчали, о них было мало известно. Это, возможно, отчасти объясняется тем, что в последние годы Веймарской республики реакция имела в своих руках больше общественных средств коммуникаций. В общем, кажется, любовь к проветриванию «грязного белья» больше характерна для реакционеров, чем для прогрессивных людей. Для этого, вероятно, имеются различные причины: тенденция сваливать социальные проблемы на частную ответственность, общее репрессивное настроение, которое склонно замарать любого, радующегося жизни, вместо того чтобы доказать свою деловитость, а также утонченная спекуляция на определенных инстинктах разочарованных масс. Те, кто не хочет изменения условий, всегда готовы свалить вину за любое зло на тех, кто не придерживается существующих моральных норм. Лицемерие — это привилегия конформизма.
Оно не отсутствует в арсенале Томаса. В его случае между тем простой мотив наслаждения, получаемого путем пикантных разоблачений, затмевает все другие. Хотя он особенно любит представить коммунистов как банду разнузданных преступников, его едва ли трогает, кому вредят скандальные истории, распространяемые им, — другу или врагу. Иногда он описывает самого себя как жертву злых языков. «Я никогда не забуду мой первый случай, когда я выступал в качестве пастора в Сан-Педро, и положение, в котором я оказался, когда прибыл и был вовлечен в ужасный спор о вопросах морали. Обо мне потом писали в бульварной газете, это был мой первый опыт, связанный с моральным положением. Они использовали преступника, который симулировал обращение в христианскую веру, но он был послан этими людьми, чтобы собрать сведения и очернить меня; они опубликовали все возможное обо мне, что только могли выдумать; но в течение года я узнал, что это было. Я установил, что один мужчина, который действительно принадлежал к криминальному миру того города, оплатил все это. Я благодарю Бога, моего Господа и Спасителя, что он помогал мне во всех битвах, которые я выдержал в моей жизни». Любопытство, которое Томас вызывает ссылкой на газету, он компенсирует скандальными историями, рассказываемыми о других, среди которых выделяется прежде всего выдуманное распоряжение о всеобщей проституции женщин в России. В своей церкви Томас точно в стиле Штрейхера захлебывался пикантными деталями, в речах по радио он был сдержаннее и ограничивался намеками, которые, может быть, даже более эффектны, чем разоблачения: «Вот что содержит ужасное московское распоряжение об освобождении женщин в России. Разрешите мне, мои друзья, в этой связи только одну минутку зачитать слова выдающейся женщины, жены одного американского инженера, миссис Мак-Маррей, которая возвратилась как раз несколько месяцев назад из этой страны. Вот что она говорит о России: „Я никогда туда не возвращусь… Забота, страх и ненависть, связанные с издевательским презрением по отношению к благородным вещам жизни, тяготеет над Страной Советов“. Потом она заявила: „Они не соблюдают никаких правил морали. Мужчины и женщины живут вместе, как звери. Они живут, как и где им прикажет правительство. Любая работа — принуждение. Если они не работают там, где прикажет правительство, они не получают продуктовых карточек. Я не смогла ни с кем подружиться. Люди испытывают перед каждым и всем страх. Таков прекрасный рай“». Примечательно, что эта цитата, которую Томас приводит в связи с мнимой проституцией женщин в России, специально не упоминает, а только не одобряет совместную жизнь мужчин и женщин «как зверей», так что это звучит как антиклимакс. Однако ударение падает на акт разоблачения. Посредством трюка «грязное белье» сама пропаганда становится самоцелью. «Не забудьте потребовать как можно быстрее новое издание христианско-американского „Крестоносца“. Оно проинформирует вас о нападках коммунистов и радикалов на священников Америки. Едва ли можно себе представить заговоры коммунистов. Я вам дам все подробности, назову имена, как я это сделал в воскресенье вечером. Между прочим, в следующее воскресенье вечером я сообщу об этом еще кое-что».
Трюк «Содрогание от ужаса»
Трюк «грязное белье» связывается постоянно с тенденцией терроризировать слушателей, если им рассказывают, что женщин в России принуждают к проституции, слушатель должен бояться, что то же самое может случиться с их женами, сестрами, дочерьми; коммунистические ужасы, которые им сообщаются, становятся угрозами того, что с ними самими может произойти завтра. Здесь выступает двойной, почти противоречивый характер техники. Что люди реагируют на страх и объединяются, чтобы встретить опасность, это ее внешний эффект; ее неосознанный, грубо говоря, эффект заключается в том, что описание зверств доставляет им удовольствие, потому что они сами однажды захотят их совершить. Радость от жестокости и радость от грязи тесно связаны друг с другом.
К счастью, Томас был так «любезен», что он сформулировал предложение, которое ясно показывает амбивалентность в отношении истории о зверстве. Так что наша интерпретация едва ли может считаться произвольной спекуляцией. «Итак, заказывайте газету: Imminent Peril of Communism for this Nation (Коммунистическая опасность, угрожающая этой стране), и если вы это прочтете и не содрогнетесь, мои друзья, тогда с вами что-то не в порядке». Только тогда обещание может заставить читателя содрогнуться, если накопленное возбуждение чувств является для него в какой-то степени приятным. Томас даже и не старается скрыть это.
Одна точка зрения пропаганды террора заслуживает особого внимания. Распространенное убеждение, что фашистские агитаторы обещают всем все, становится довольно сомнительным, по крайней мере когда изучаешь речи Томаса. Именно он обещает очень мало, главным образом награды на том свете. Вместо этого он беспрерывно пугает своих слушателей, посылая на них различные угрозы. Томас непрерывно подчеркивает, что теперь уже нет никакой надежды на исполнение их желания счастья и в отношении их страха, что дела могут быть еще хуже. По логике это должно вызвать заботу маленьких людей о собственности и безопасности, однако этот рациональный или полурациональный стимул не является решающим. Обещание, которое имплицирует пропаганда террора, — это скорее обещание разрушения самого по себе, что ведет к некоторой модификации нашего тезиса об амбивалентности. Может, это было бы слишком логично предположить, что ужасы будут обязательно те же, которые ты хотел бы совершить по отношению к слабым, хотя этот импульс, конечно, играет большую роль. Однако не менее садистского развит и мазохистский компонент. Будущий фашист, вероятно, после своего собственного уничтожения будет желать не в меньшей степени и уничтожения противника, так как разрушение — это эрзац его самых сокровенных и наиболее подавляемых желаний. Постоянные указания фашистов на жертву или некоторые высказывания Гитлера подтверждают это; Раушнинг ссылался на него, когда тот сказал, что если Гитлер потеряет Рагнарек, то наступит гибель Богов. Возможно, здесь неосознанно выражается проницательность фашистов в отношении окончательной безнадежности предпринятых ими действий. Они видят, что их решение не является решением, что оно в конце концов обречено на гибель. Каждый трезвый наблюдатель мог ощутить это чувство в национал-социалистической Германии, до того как разразилась война. Безнадежность идет путем отчаяния; уничтожение — это психологический эрзац для тысячелетнего рейха в день, когда исчезнет разница между Я и другим, между бедным и богатым, сильным и слабым в большом нерасчлененном единстве. Если массам не предложат настоящую надежду на солидарность, они могут ухватиться в своем страхе за этот отрицательный суррогат[99].
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 105
