— И куда же это ты собрался, Си? — пожурил его Катлер.
— Я был не прав, — прошептал тау, глядя на отрубленную голову, которая висела на поясе конфедерата. — Мы не сможем существовать в гармонии. Ваша раса больна.
— Ну, спорить не стану. — Энсор наклонился, испытав боль, поднял о’Сейшина и взвалил добычу на плечи. — Но мы с тобой пройдем через эту заварушку вместе.
— Значит, Катлер жив? — спросил Айверсон, помогая ведьме встать с пола.
— Он умирает, — ровным, но напряженным голосом ответила Скъёлдис. — Наше время на исходе.
— Понимаю, — произнес Хольт. — Мы уже подходим к челноку.
Комиссар увидел, что «Часовые» беспокойно бродят по площадке, не доверяя временному затишью. Потом он внимательно посмотрел на ведьму.
Я должен узнать. Что бы она ни скрывала от меня, я должен это узнать.
— Скажи мне, — тихо проговорил Хольт, уверенный, что ведьма поймет его правильно.
Северянка прятала глаза, но комиссар чувствовал, что она приходит к какому-то решению.
— Айверсон…
Нечто врезалось в канонерку с такой силой, что весь мир содрогнулся. Раздался оглушительный грохот и скрежет терзаемого металла, а на носу «Тритона» распустился огненный цветок, который уничтожил лазпушку и испепелил всех, кто стоял рядом.
— Ложись! — рявкнул Хольт, прыгая на ведьму и закрывая ее своим телом. Осколки окон рубки влетели внутрь, мгновенно искромсав растерявшегося рулевого. На спину Айверсону посыпалось битое стекло и обугленные куски мяса, от которых начала тлеть шинель.
Вставай!
Комиссар поднялся на колени. Над ним возвышался Бирс со сложенными за спиной руками, которого не задела огненная буря.
Война — единственная истина, твой боевой дух — одна лишь добродетель!
Тут же в дверь вломился страж ведьмы, лицо которого потемнело от ярости при виде разгрома внутри рубки. Издав приглушенный крик, великан отбросил Айверсона от своей подопечной и поднял женщину на руки.
— Она в порядке, — просипел Хольт, кашляя от едкого дыма. — Просто ошеломлена. Тогда-то он и услышал неразборчивый шум на палубе внизу.
Распахнув дверь, комиссар увидел жалкую картину полной неразберихи: серобокие беспорядочно метались туда-сюда, пытаясь укрыться от жгучего шквала энергоразрядов. Стреляли словно бы из ниоткуда, и солдаты гибли один за другим, а их убийцы оставались незамеченными среди толпы.
— Следите за трассами! — проревел Айверсон и тут же нырнул обратно в рубку, укрываясь от нацеленной в него очереди.
— Они на борту! — заорал кто-то из конфедератов. — Прямо здесь, с нами!
— Ни черта не вижу! — ругнулся старый Калл и, который стоял на одном колене, уперев в плечо громоздкую рельсовую винтовку. — Ничего тут нет!
Очередной разряд оторвал бойцу левое ухо, он вскрикнул от жгучей боли и нечаянно нажал на спуск.
— Собраться в огневые команды! — орал с кормы лейтенант Грейбёрн. — Надо организовать…
Сверхскоростной твердотельный заряд из винтовки Калли пробил нагрудник офицера и, вырвавшись из спины, почти напрочь оторвал голову стоявшему сзади гвардейцу. Беззвучно шевеля губами, Грейбёрн сделал несколько неуверенных шагов назад, перевалился через планширь и исчез. Его невольный убийца даже не увидел, что произошло: он уронил винтовку и стоял на коленях, зажимая рану на месте уха.
Кто-то поднял оружие с палубы.
Посмотрев вдоль длинного ствола чужацкой винтовки, Корт Туми почувствовал, как в нем пробуждаются старые инстинкты. Снайпер так и не восстановился после травмы головы, полученной в первый же день в Трясине… так давно… Это был удар ногой, вспоминал серобокий, от рыцаря… в лодке. Потом мир потускнел, как будто кто-то выключил свет в черепе Корта, так что с тех пор он просто ходил по пятам за другими бойцами, делал, что ему говорили, постоянно молчал и почти ни о чем не думал. Все были уверены, что Туми помрет через неделю, но посмотрите-ка — вот он, в самом конце пути и до сих пор дышит, когда столько народу уже пошло на корм шкрабам. И теперь снайпер понял, в чем причина.
Корт почувствовал монотонное гудение винтовки в руках, и его вялые черты осветила кривобокая улыбка. Это было правильное оружие.
— Есть для нас с тобой работенка, Элоиза, — сказал Туми винтовке и поразился звукам собственного голоса. Он не помнил, почему всегда давал такое имя своему оружию, но знал, что делал так с каждой новой пушкой. Снайпер с любовью обнял Элоизу и, не заботясь о собственной безопасности, принялся анализировать тактику вражеского огня. Прослеживая за смертоносными очередями вплоть до их источника, он выискивал цель…
Попался! Нападавший казался участком дрожащего воздуха над стрелковой площадкой правого борта, схожим по форме с человеком. Враг был почти невидим, но сияющее дуло его оружия стало маяком для снайпера. Туми произвел выстрел.
Айверсон увидел, как в толпе вспыхивает яркая дрожащая полоса. Мгновение спустя с одной из стрелковых платформ рухнуло безголовое тело, которое с шипением то пропадало из виду, то появлялось вновь. Маскировочная система чужака вышла из строя.
«Стелс-костюмы», — понял комиссар. Ван Галь ведь упоминал ранее, что кавалеристы столкнулись с ними. Помимо невидимости БСК лазутчиков тау обладали встроенными прыжковыми ранцами, поэтому открытая палуба «Тритона» оказалась для них легкой мишенью. Хольт принялся внимательно осматривать канонерку в поисках других чужаков. Согласно отчетам, их маскировочные системы были не совсем идеальными.
Где же вы?
И тут Айверсон заметил их — пару человекоподобных созданий, одно из которых таилось за колпаком кормового двигателя, а второе стояло на стрелковой платформе левого борта. Свет как будто огибал их, скользил мимо, очерчивая бесцветные тени. Подвижные, словно ртуть, они лихорадочно мерцали в зеленоватом поле зрения аугментического глаза. Раздраженный Хольт закрыл бионический протез ладонью, прищурил обычный глаз — и тени исчезли.
Дело в имплантате. В нем есть нечто, позволяющее мне видеть чужаков. Возможно, это старье не так бесполезно, как я думал.
Айверсон снова подумал о том, сколько же людей носило оптический протез до него. Штуковина была по-настоящему древней. Но у него не осталось времени на пустые размышления. На палубе погибали люди, и, запустив цепной клинок, комиссар спрыгнул вниз.
«Тритон» выглядел паршиво. Амфибия с пылающей носовой частью застыла в паре сотен метров от площадки челнока, и сверху до Мэйхена доносились звуки, будто исходящие из скорбного дома, но это была уже не его битва. Сердце капитана билось прерывистыми толчками, пока он бежал через платформу, на которой находилась стартовая позиция. Тело рыцаря гнило внутри доспеха, пожираемое микроскопическими паразитами точно так же, как гнил разум внутри черепа, раздираемый бреднями мертвого поэта.
