В сущности, Рори хороший человек. Она прекрасно это понимала. Именно поэтому она его и полюбила. Но ведь одной любви недостаточно. И желания поступать правильно тоже недостаточно. Потому что как они будут жить после того, как он их бросит? Ее сердце наполнится еще большей горечью, и на свете появится еще один несчастный ребенок, чьи родители ненавидят друг друга.
— Я же тебе говорила. Я не хочу связываться с человеком, который не может пройти дистанцию до конца. Все говорят о женщинах, которые слишком стары, чтобы иметь детей, а я считаю, что нельзя забывать о мужчинах, которые слишком стары, чтобы иметь детей. Причем не обязательно в биологическом смысле. Но и в эмоциональном. В психологическом. В них иссякла жизненная энергия. Ты знаешь, кого я имею в виду?
Кэт увидела, как на его лице промелькнуло выражение возмущения и обиды. На нем было словно написано: «Ведь это и мой ребенок тоже!» Но потом это выражение исчезло и вместо него появилась некая решимость, словно он не собирался так просто сдаваться.
— Надо полагать, ты вспоминаешь мне старые должки, Кэт. С этим я ничего не могу поделать. Но я не думаю, что кто-то обзаводится детьми, не прилагая никаких усилий. Ты, кажется, хочешь иметь пожизненные гарантии? Таких гарантий никто тебе дать не может.
— Продолжай. Скажи мне, что, если я хочу иметь гарантии, то мне надо купить тостер или утюг.
— Знаешь, что я недавно понял? Семья — это нечто суетное и обременительное. Даже если она хорошая! Все равно, это нечто суетное, обременительное и хаотичное. Так тебе нужны деньги?
— Могу я вам чем-нибудь помочь?
К ним подошла пожилая продавщица в толстых двухфокусных очках.
— Я тут кое-что принес, — сказал Рори.
Старая дама заглянула в одну из сумок:
— О, кажется, что-то стоящее! Какой-то весьма лакомый кусочек!
— Это одежда для карате, — объяснил Рори. — Вся прошла чистку, но боюсь, что некоторые вещи все же несколько изношены.
— О, дети рады всему! — хихикнула старая продавщица. — Так уж они устроены: рады всему, что им дашь.
При этом лицо продавщицы расплылось в такой сладкой улыбке, что чем-то стало напоминать рождественскую открытку.
— Что с твоей губой? — спросила Джессика и, взяв Вей под мышку, потрогала свободной рукой разбитую губу Паоло.
Тот фыркнул.
— Мне заехал по физиономии муж загулявшей женщины.
Секунду Джессика смотрела на него огорошенно, а затем рассмеялась.
— Ты шутишь! Какой у нас папа шутник, не правда ли?
Маленькая Вей что-то прогугукала на своем детском языке. Она ни на минуту не расставалась со своими тремя сосками: одну держала во рту и по одной в своих маленьких кулачках. Все они были ослепительно-желтыми, и когда она засыпала в своей кроватке (которая стояла совсем близко от того края двуспальной кровати, на котором спала Джессика), то соски сверкали в темноте, как золотые светлячки.
Вей была спокойным и веселым ребенком, и единственным проявлением ее внутренней напряженности был повышенный интерес к соскам. «Со временем это пройдет», — думала Джессика. Они излечат ее от прошлых страхов.
— Я как раз собиралась ее укладывать, — сказала Джессика.
— Вижу, — ответил Паоло. — Вы обе так разодеты. Вей в своей пижаме. А ты похожа на Сьюзи Вонг.
Джессика была одета в традиционное черное китайское платье с красной отделкой по высокому вороту и по плечам. Оно плотно облегало ее фигуру, как хирургическая перчатка. С одного боку на нем был разрез, который доходил до бедра. Она взяла моду надевать это платье, когда укладывала Вей спать.
— Ты думаешь, это глупо? — спросила она.
Паоло улыбнулся.
— Ты выглядишь потрясающе! Но, если честно, то мне кажется, что она еще слишком мала, чтобы этим восхищаться. Ну, знаешь, этим уклоном в ее культуру…
Дело не ограничивалось платьем. В гостиной, где раньше висела репродукция картины Густава Климта «Поцелуй», теперь красовался свиток с китайской каллиграфией. Кухню украшали маски из Пекинской оперы. А в детской по обеим сторонам полки, на которой в ряд сидели говорящие лягушки, танцующие динозавры, Винни Пух и прочие персонажи из разных сказок, стояли фигурки двух красных китайских львов, которые строго присматривали за ребенком, поселившимся в зеленом пригороде Лондона. И сердце Паоло болезненно сжалось, потому что он знал, что все это очень скоро придется убрать. Все эти с любовью расставленные безделушки скоро будут упакованы в ящики и перевезены в другое место, потому что он только что потерял все.
— В этом есть доля безумия, — кивнула Джессика, дотрагиваясь до высокого воротника платья. — Ну и пусть. Ведь мы же о ней ничего не знаем. Откуда она, и кто ее родители. Мы даже не знаем, когда она родилась. Может быть, как раз сегодня ее первый день рождения. А, может, уже был в прошлом месяце. — Маленькая Вей смотрела на Джессику так, словно следила за нитью взрослого разговора. Джессика погладила приемную дочь по лицу. — Мы ведь не знаем, Паоло. И вся штука в том, что никогда не узнаем. Думаю, что и она тоже. Но одну вещь Вей будет знать совершенно четко: она нам не родная дочь. Она китаянка. И я хочу, чтобы она этим гордилась.
Маленькая Вей смотрела на них своими огромными, широко расставленными глазами, и Паоло подумал: «Как кто-то смог от нее отказаться? Как вообще люди могут отказываться от своих детей? И как я мог поступить с ней так плохо?»
— Ты любишь ее не меньше родной матери, — сказал он. — Даже сильнее, чем родная мать. Вот что главное.
— Я хочу, чтобы она гордилась своим происхождением, гордилась страной, откуда идут ее корни. Я не хочу, чтобы она считала Китай чем-то второсортным. Потому что, видишь ли, я сама прекрасно понимаю, что значит чувствовать себя человеком второго сорта.
Паоло провел рукой по бедру жены и ощутил тепло ее тела под тонкой материей платья. Нет, она вряд ли когда-нибудь перестанет быть для него желанной.
— Ты никогда не была человеком второго сорта. В моих глазах точно. Никто даже рядом с тобой не стоял.
— А после того как мы научим ее гордиться родной культурой, нам останется только одно — ее любить. И тогда все будет хорошо.
— Все будет хорошо, — повторил он и даже сам в это поверил. Они проехали полмира, чтобы ее найти. Ему не хотелось относиться к факту их встречи с Вей, как к простому совпадению. Так должно было случиться. Если бы только он смог выполнить свою часть договора. Если бы только он смог поправить дело с работой. Тогда все у них будет не просто хорошо, а замечательно.
Они поднялись на второй этаж. Дом наконец обрел тепло и уют. На это ушло очень много времени, но наконец-то они нашли здесь свое пристанище. «И вот теперь мы должны его покинуть», — с горечью думал Паоло. Впервые в жизни он чувствовал себя полным неудачником. Он вспомнил, как в детстве впервые проиграл в школе в спортивном состязании, и его обуяло тогда страшное, унизительное чувство стыда, которое Майкл попытался компенсировать тем, что поколотил соперника Паоло на автобусной остановке. Но теперь они стали взрослыми, и вокруг не было никого, кто бы смог вылечить его уязвленное чувство собственного достоинства. Теперь он должен был все делать сам.
