Бесс, которую она держала на руках, расплакалась. Эвангелина посмотрела Бенно прямо в глаза.
– Я знавала таких людей, как ты.
Я убила женщину, похожую на тебя.
Бенно ушел, а Эвангелина чувствовала, что его сковывает страх.
После наводнения она почти не спала. В свете свечи Эвангелина наблюдала за тем, как вздымается и опадает грудь Амоса, прислушивалась к сопению дочери, размышляя, какое же несчастье она на всех накликала. Пока они спали, Эвангелина на протяжении долгих часов гадала на картах, задавая вопросы и пытаясь разобраться с полученными ответами. Что нас ожидает? Что ждет ее? Ответы пугали.
Карты повествовали о старых грехах: о том, что заставило Эвангелину пуститься в бега, и о том, что случилось после. Скоропостижная смерть ее матери. Смерть бабушки Виссер. Исчезновение Рыжковой. Горе Амоса. Дохлая рыба в отравленной реке. Разрушенный Шарлотт. Она ничего не боялась, когда боролась с Рыжковой за любовь Амоса. Она и для себя хотела хоть толику простого человеческого счастья. Того же самого она хотела, когда встречалась с Вилли Абеном на берегу реки. Рыжкова была права. Жизнь Амоса до появления Эвангелины протекала без тревог и невзгод. Со времени их знакомства лицо молодого человека посуровело, а лоб избороздили морщины печали. Она прикоснулась к колоде. Ужасы прошлого перейдут в будущее. Эти карты явно испытывают к ней несказанное отвращение. Амосу не стоит об этом знать.
После второй недели гадания Эвангелина попросила Амоса тасовать и раскладывать карты. Он нахмурился, но согласился. Именно карты подвигли Эвангелину на возрождение водного действа.
Пибоди был только рад возвращению русалки. Потери, вызванные уходом Рыжковой, обещали быть с лихвой возмещены джентльменами, которые ринутся смотреть водное представление. Лохань починили, проконопатили и покрасили. Пибоди посоветовал Эвангелине во время предварительных погружений брать с собой Бесс.
– Уже всем понятно, кем станет наша милая ласточка, когда вырастет.
Пибоди пощекотал ребенку животик. Бесс взирала на разговорчивого дедушку. Ее желтоватые глазки тупо смотрели на него, не мигая, словно глаза крольчихи.
– Расширяй ее горизонты. Учи ее гадать на картах, плавать, жонглировать, учи акробатике – всему, чему она сможет научиться.
Амос молча терпел воскрешение из небытия лохани. Сидя в дверном проеме фургона Ферезов, он наблюдал за тем, как ее конопатят и красят, но помогать не спешил. Он винил себя в том, что Эвангелина теперь боится гадать на картах. Он понимал ее страх и был против обучения Бесс гаданию, так как подозревал, что ее рождение стало непосредственной причиной наводнения, а его гадания предвещали, что вода еще наделает в их жизни немало бед. Шарлотт, подобно болезни, крепко угнездился в его сознании.
Так минуло три месяца. Пибоди вел цирк по кругу, поближе к Филадельфии и Нью-Йорку, поближе к своему сыну. Вечером, накануне приезда цирка в Миллерстоун, Эвангелина пришла к Амосу за Бесс.
– Ну, маленькая рыбка, пришло время научить тебя плавать.
Мать погладила дочь по ее тонким темным волосикам. Амос покрепче завернул Бесс в длинную полу своего камзола – так, чтобы Эвангелина не смогла до нее дотянуться. Страх сделал его очень неуступчивым.
– Ты не хуже меня знаешь, что Пибоди нужно, чтобы и она работала. Мы должны ее обучать. Если мы начнем сейчас, она не будет бояться, как я боялась в свое время. Я сделаю так, чтобы дочь была в полной безопасности.
Амос завернул дочь еще основательнее. Эвангелина вцепилась в кружево на его одежде. Амос отрицательно помотал головой, досадуя на то, что не может сейчас взять в руки карты и все ей объяснить.
– Пройдут годы, прежде чем она сможет гадать на картах, – продолжала уговаривать его Эвангелина. – Кто будет доверять ребенку свои тайны? Большинство наших не захотят, чтобы ребенок прикасался к картам.
Он все прекрасно понимал. Эвангелина и сама не захочет, чтобы ее дочь прикасалась к картам, и он не сможет общаться с Бесс посредством карт.
Амос, убаюкивая младенца одной рукой, другой вытащил карты из шкатулки и изо всех сил хлопнул колодой по маленькому столику, так сильно, что он пошатнулся. Он хотел сказать, что не согласен, что напуган после реки и Шарлотта. Амос разложил карты на столике. Они шуршали под его пальцами.
Эвангелина потянулась к картам. Вдруг порыв ветра сдул карты, разложенные Амосом, разбросал их по столу и полу. Новые карты, легшие на их место, рассказывали о насилии, об убитой старухе, о страшных паводках, о горе и опустошениях, в центре которых были они – Королева Мечей и Дурак. Эвангелина нагнулась, чтобы собрать карты, но Амос ее остановил. Он изучал расклад и перебирал в уме возможные толкования. Бесс пронзительно закричала, но крик ее приглушала одежда отца. Он защитил Эвангелину от угроз Рыжковой и того будущего, которое старуха ему напророчила, но карты говорили совсем другое. Он защитил самого себя, а Эвангелина хранит от него свои тайны.
Хрупкая водяная девушка, которую он повстречал, – убийца. Амос понял это по Мечам и тому, как они лежали. Смерть лежала поверх Суда. Убийство – страшный грех. Всякий раз, когда Эвангелина искала утешения, неупокоенный дух насылал на нее беду. Амос не увидел удивления на ее лице. Молодой человек вспомнил расклады, которые ей не показывал. Значит, не было необходимости скрывать их? Амос вспомнил багровую отметину на плече девушки, когда он в первый раз увидел ее плечо обнаженным. Тот синяк зачаровал, околдовал его, заставил возжелать и прикоснуться к нему пальцами.
– Прошу тебя! – взмолилась Эвангелина.
Амос крепче прижал к себе ребенка. Тогда молодая женщина поцеловала его в лоб.
– Я ее верну.
Амос зажмурился, но не отдал ей дочурку.
Бесс расплакалась через какое-то время после того, как Эвангелина покинула фургон.
Остаток дня Амос провел в размышлениях. Он водил пальцами по постели, которую делил с Эвангелиной, ощущая отпечаток ее тела. Во сне она сворачивалась калачиком. Эта привычка осталась с тех пор, когда лохань была ее домом. Малышка беспокойно ворочалась и дергала ножками – точь-в-точь как ее мама. Хорошо, что Бесс не немая, как он. Он думал о решимости Эвангелины. Она решила плавать и разыскала Пибоди. А та мертвая женщина на карте… Ее убила Эвангелина.
Он был не таким. С тех пор как он повстречал Пибоди, его жизнь больше ему не принадлежала. Его имя на самом деле не принадлежит ему. То, что он когда-то жил в доме, напрочь стерлось из памяти Амоса. Запеленав малышку, он положил ее на дорожный сундук. Бесс завопила. Ее личико исказилось и покраснело от натуги. Они смогут начать все сначала, но только без карт и Пибоди, в домике в Берлингтоне. Там они будут жить уединенной жизнью. Он скажет Эвангелине, что не верит тому, что говорила Рыжкова, или, по крайней мере, что постарается не верить. Именно из-за этого синяка он в нее влюбился. Она нуждалась в его защите. Эвангелина позволила ему о ней заботиться, выбрала его. Она тоже о нем заботилась, училась ради него, избавила от клетки. Обыкновенный синяк…
