Ховард ждал, не сводя с врача глаз.
— Нет, комой я бы это не назвал, — сказал тот и снова посмотрел на мальчика. — Он просто очень крепко спит. Это восстановление организма, тело приходит в норму. Реальной опасности нет, я могу сказать это наверняка, да. Но мы узнаем больше, когда он проснется, и когда будут готовы результаты других анализов.
— Это кома, — сказала Энн. — Своего рода.
— Нет, это еще не кома, не совсем кома, — возразил доктор. — Я бы не называл это комой. По крайней мере, пока. Он перенес шок. При шоке — такая реакция дело обыкновенное; это временная реакция на физическую травму. Кома. Что ж, кома — это продолжительное пребывание в глубоком беспамятстве, она может длиться днями и даже неделями. У Скотти этого нет, насколько мы можем судить. Я уверен, к утру его состояние улучшится. Готов поспорить. Мы узнаем больше, когда он проснется, а проснуться он должен уже скоро. Конечно, вы можете поступить так, как вам хочется, — оставаться здесь или съездить на некоторое время домой. В любом случае, если вы решите поехать домой, поезжайте спокойно. Это нелегко, я знаю.
Доктор снова посмотрел на мальчика, затем повернулся к Энн:
— Постарайтесь не волноваться, мамочка. Поверьте, мы делаем все возможное. Просто нужно еще немножко подождать.
Он кивнул ей, снова пожал руку Ховарду и вышел из палаты.
Энн положила ладонь на лоб сына.
— По крайней мере, у него нет температуры, — сказала она. И тут же всполошилась: — Господи, какой-же он холодный. Ховард! Почему он такой холодный? Пощупай его лоб.
Ховард коснулся виска ребенка. И у него перехватило дыхание.
— Я думаю, он должен сейчас быть таким, — сказал он. — Он же в шоке, не забывай. Доктор ведь объяснил. Доктор только что был здесь. Он бы сказал, если бы со Скотти что-то было не так.
Энн постояла еще некоторое время возле кровати, покусывая губу. Затем подошла к стулу, села.
Ховард опустился на соседний стул. Они посмотрели друг на друга. Он хотел сказать ей еще что-нибудь, успокоить, но ему тоже было страшно. Он взял ее руку, положил к себе на колено, и оттого, что ее рука была рядом, почувствовал себя лучше. Он тихонько ее стиснул и уже больше не выпускал. Они смотрели на сына и молчали. Время от времени он сжимал ее руку. В конце концов, Энн отняла ее.
— Я молилась, — сказала она.
Он кивнул.
— Мне казалось, я забыла, как это делается, но сейчас все получилось само собой. Просто закрыла глаза и сказала: «Господи, пожалуйста, помоги нам, помоги Скотти», остальное было легко. Слова сами пришли. Может, тебе тоже помолиться?
— Я уже молился, — ответил он. — Сегодня вечером молился, и вчера вечером. Ну, когда ты позвонила, то есть пока я ехал в больницу. Я молился, — сказал он.
— Это хорошо, — сказала она.
Впервые она почувствовала, что они вместе, что это их общая беда. Она вдруг поняла, что до сих пор случившееся касалось только ее и Скотти. Она словно не подпускала Ховарда, хотя все время он был рядом, и ему тоже нужна была поддержка. Она почувствовала, какое это счастье — быть его женой.
Та же медсестра вошла в комнату, пощупала пульс и проверила, как течет жидкость из бутылочки над кроватью.
Через час пришел новый врач. Он представился — Парсонс, сказал, что он из отделения рентгенологии. У него были кустистые усы. На нем были кожаные мокасины, ковбойская рубашка и джинсы.
— Мы заберем его вниз, чтобы сделать новые снимки, — сказал он им. — Нам нужны еще снимки, и еще хотим сделать сканирование.
— А что это такое — «сканирование»? — спросила Энн. Она стояла между этим новым доктором и кроватью. — Я думала, вы уже сделали все анализы.
— Боюсь, нам необходимы еще кое-какие, — сказал он. — Волноваться не из-за чего. Нам просто нужны дополнительные снимки, и мы хотим сделать сканирование мозга.
— Господи, — выдохнула Энн.
— Это совершенно обычная процедура для таких случаев, — сказал этот новый доктор. — Нам нужно выяснить, почему он никак не просыпается. Это стандартное обследование, не волнуйтесь. Через несколько минут мы заберем его вниз.
Вскоре в палату вошли два санитара с каталкой. Темноволосые, смуглые мужчины в белых халатах. Они перекинулись парой фраз на незнакомом языке, отключили капельницу и переложили мальчика с кровати на каталку. Затем они выкатили его из комнаты. Ховард и Энн вошли в лифт за ними. Энн всматривалась в лицо сына. Когда лифт поехал, она закрыла глаза. Санитары молча стояли у каталки, только раз один что-то опять сказал напарнику, снова на своем языке, а тот медленно кивнул в ответ.
Тем же утром, но чуть позднее, как раз когда солнце коснулось окон комнаты ожидания перед рентгеновским кабинетом, они выкатили мальчика обратно и повезли в палату. Ховард и Энн снова проехали с ним в лифте и снова заняли свои места возле кровати.
Они прождали весь день, но мальчик не просыпался. Иногда кто-то из них спускался в кафе, выпить кофе, а затем, словно вдруг вспомнив и почувствовав себя виноватым, вскакивал из-за стола и спешил обратно в палату. Доктор Фрэнсис пришел снова после обеда, еще раз осмотрел мальчика и ушел, заверив, что все под контролем и тот может проснуться в любую минуту. Время от времени заходили медсестры, те же, что и прошлой ночью. Затем в дверь постучалась молоденькая лаборантка, в белых брюках и белой блузе, в руках она держала небольшой поднос со всякими пробирками и трубочками, который поставила на тумбочку возле кровати. Не говоря им ни слова, она взяла у мальчика кровь из вены. Когда она нашла нужное место на руке и воткнула иголку, Ховард закрыл глаза.
— Я не понимаю, что происходит, — сказала ей Энн.
— Распоряжение доктора, — ответила лаборантка. — Я делаю то, что мне говорят. Сказали взять кровь, я беру. А что с ним случилось? — спросила она. — Такой лапочка.
— Его сбила машина, — объяснил Ховард. — Сбила и уехала.
Лаборантка покачала головой и снова посмотрела на мальчика. Затем взяла поднос и ушла.
— Почему он не просыпается? — спросила Энн. — Ховард? Я хочу, чтобы эти люди нам что-нибудь ответили.
Ховард ничего не сказал. Он снова сел на стул и положил ногу на ногу. Он потер лицо. Он взглянул на сына, затем откинулся на спинку стула и заснул.
Энн подошла к окну и стала смотреть на парковочную площадку. Уже наступила ночь, и машины заезжали и выезжали оттуда с включенными фарами. Пальцы Энн крепко вцепились в оконную раму. В самой глубине своего существа она чувствовала, что они на пороге чего-то ужасного, по-настоящему жуткого. Ей сделалось страшно, ее начала бить дрожь, и она стиснула зубы. Она увидела, как к входу подъехала большая машина и какая-то женщина в длинном пальто села внутрь. Ей захотелось оказаться на месте этой женщины, и чтобы кто-то, — кто угодно, — увез ее отсюда туда, где бы ее ждал Скотти, где бы она вышла из машины, обняла его, а он бы сказал: «Мама».
