Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
– Я?! Я позорю тебя? А не распутная Алиенор? Твои планы? Да кто ты такой без меня?! Вы оба – как две змеи в моем дому!
Конечно, не следовало бросать в лицо Пуатье уголья таких яростных, нестерпимых слов, но тем не менее ни на земле, ни на небе не найти оправдания тому, что рыцарь поднял руку и наотмашь ударил жену, носящую в чреве его ребенка.
В чувство Констанцию привела холодная тряпка, которую со слезами и причитаниями прикладывала к ее лицу Грануш. Голова трещала, во рту был противный, теплый вкус крови. Констанция села, невольно застонав, потрогала щеку. Рука у рыцаря каменная. Вроде нос и глаз на месте, пошевелила языком внутри рта – зубы, кажется, тоже целы, просто ноют. Приподняла трясущейся рукой юбку, осторожно раздвинула ноги. Нет, кровотечения нет, плод, видимо, жив.
– Грануш, – прошелестела разбитыми губами, – помоги подняться…
– Куда тебе, куда подняться? – всполошилась старушка. – Приляг здесь, сейчас принесу теплого вина, грелку…
Констанция помотала головой и охнула от острой боли.
– Безумная порода! – продолжала ворчать нянька. – Что ты, что мать твоя, что тетки…
Это поистине так. Все женщины ее семьи, кроме, пожалуй, аббатиссы Иоветы, были непокорными, с тяжелым характером, все они заработали себе нелестную славу властолюбивых и мстительных фурий. Констанция всю жизнь искренне считала, что она – исключение, гордилась, что мягче, нежнее ее на свете нет ни жены, ни матери. Оказывается, она тоже могла питаться страстями, запивать ревностью, вдыхать обиды и выдыхать яростную злобу. Хорошей она умела быть только в счастье, а в горе с радостью, с облегчением, даже с наслаждением стала такой же, как ее родственницы: мстительной, как Мелисенда, пугавшая даже Фулька, решительной и беспощадной, как Алиса, готовая продать родную дочь в сераль, бешеной и неудержимой, как Годиэрна. Она избавится от Алиенор любой ценой. Рот заполнял жаркий, тошнотворный, железный вкус ненависти.
– Грануш, отвороти Раймонда!
Нянька отпрянула, опустила веки, строго поджала рот, но армянская ворожея наверняка знала верный способ. Констанция встала на четвереньки, вцепилась в темные юбки старушки:
– Татик-джан! Наведи на нее порчу! Пусть она сгинет, пусть у нее не будет ни минуты счастья! Пусть все, кого она полюбит, предадут ее! Напусти на нее страдание, болезни, уродство, бесплодие, немощь!
– Голубка моя, ты себя-то пожалей! Это же на тебе первой скажется!
Нянька пыталась отцепить ее руки, но голубка знала, что татик сдастся, и волоклась за ней по полу.
– Татик, что меня жалеть-то? Что мне теперь? Я чем угодно рискну, чтобы избавиться от нее, чтобы отомстить! Ты не знаешь, как это! Это… – Констанция схватилась за живот: – Это, как если бы она мне живот вспорола и забрала себе моего младенца!
Оперлась на сундук, с трудом поднялась, шатаясь, направилась к двери. Грануш метнулась поперек, растопырила руки на проходе, зашептала отчаянно:
– Ты хоть посмотри, как ты выглядишь! Хочешь, чтобы тебя объявили сумасшедшей? Чтобы в монастырь заточили? Его отец так от первой жены избавился, и мать его свои дни в монастыре закончила, чтобы папаша без помех со своей Данжерозой развлекался! Может, кто-то только ждет предлога, чтобы избавиться от тебя!
Может, это Грануш рехнулась.
– Да кто он такой?! Я и без него – княгиня Антиохийская, а он – без меня, без моего княжества, – кто он такой? Да такие в обозе этого похода сотнями тащатся!
Нянька потянулась собрать волосы Констанции, нахлобучить обратно головную повязку. В глазах мамушки светилось обволакивающее, обессиливающее, унизительное сострадание. Саму себя стало непереносимо жалко еще и потому, что никогда уже она не будет прежней милой, любящей женой, старательной, рачительной хозяйкой, покладистой и справедливой правительницей. Алиенор спалила лучшую часть души Констанции. Теперь там курился удушливый, горький дым ненависти.
– Я заставлю Луи забрать свою потаскуху из моего дома.
У дверей невесть откуда возникла дама Филомена. Княгиня попыталась молча миновать ее, но избежать мудрости мадам Мазуар можно, лишь оглохнув:
– Ваша светлость, простите, но я должна сказать…
– Не должны, мадам, не должны, – раздраженно отмахнулась Констанция.
– Ваша светлость, пролитого молока не соберешь, но не допустите, чтобы весь Крестовый поход оказался напрасным. Мой долг умолять вас потерпеть. Крестоносцы должны взять Алеппо.
Все что-то должны, а Констанция должна всем. Похоже, вообрази мадам Мазуар, что долг требует обезглавить княгиню, она незамедлительно сделала бы это с тем же жертвенным, но непреклонным выражением длинного, костлявого лица.
– Я лучше буду бродить по руинам Антиохии, чем окажусь обязанной своим спасением королеве.
Пусть вся эта армия провалится в преисподнюю, пусть весь этот их поход окончится одним позором и неудачей, только бы Раймонд никогда больше не увиделся с ней!
– Ваша светлость, истинное счастье можно обрести только в исполнении своего долга, только служение…
– Мадам, ну вам ли учить других, как обрести счастье! – вспыхнула Констанция. – Вы бы мне меньше советов дарили, и я уже стала бы счастливее! Грануш, там один шевалье… Рейнальд Шатильонский, кажется… Пошли его, пусть предупредит короля о моем приходе.
Скрючившись на полу, Грануш шарила по ковру руками, заглядывала под княжеское ложе.
– Сейчас, сейчас… Ты где-то обронила свой крест наперсный…
– Да брось ты этот крест! Иди уже!
Констанция с усилием распахнула свинцовую раму окна, подставила пылающее лицо прохладному ночному ветру. А еще днем было так жарко. Так же еще совсем недавно лицо Раймонда встречало ее лаской и страстью. Она вверилась ему, отдала все, что могла, – невинность, жизнь, любовь, княжество, родила двух красивых, здоровых детей. Ради него было все – заучивание постылой латыни, истовые молитвы, сводящее с ума непрестанное ожидание, старания быть полезной каждым своим дыханием! Ради него княгиня Антиохийская только что не мешки с зерном считала, пропади они пропадом! Всё, всё было ради него. На край земли пошла бы за ним, а он предпочел ей манерную, тщеславную, изменчивую, самолюбивую и неверную женщину.
Был ли Раймонд до сих пор верным мужем? Человеческая природа греховна, рыцари необузданны, а такой несравненный принц, как Раймонд, вряд ли часто сталкивался и вряд ли покорно смирялся с отказом. Вполне возможно, что пока он не посещал ее постель, его одинокие ночи согревали случайные женщины. Тех, кого Констанция подозревала, она удалила от двора и старалась о них не думать, потому что все переменилось, когда они с Раймондом впервые возлегли вместе. Как свежий снег покрывает осеннюю грязь, чистый, незапятнанный слой их любви и преданности покрыл все грехи его юности. Но оттого, что он столько лет был верным и любящим мужем, было только больнее. Блуд – смертный грех, но она бы легче простила его, чем внезапную, невольную и единственную любовь к другой.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
