Энни сразу насторожилась.
– Что бы мы ни решили, – твердо проговорила она, – обещай, что мы будем действовать вместе.
– Конечно, – с готовностью согласилась Оливия.
– Нет, Ливви, обещай мне по-настоящему, – настаивала Энни. – Больше никаких сольных выступлений.
– Разумеется.
– Честное слово?
Оливия улыбнулась в трубку:
– Честное слово.
Прошел месяц. Кроме того, что с руки Оливии сняли гипс, ничего не изменилось.
– Нам нельзя больше ждать, – произнесла Оливия в телефонную трубку.
– Я знаю, – ответил Джим.
– Энни хочет, чтобы мы приехали к ней обсудить наши планы.
– А у нас есть планы?
– У меня есть.
– Это на тебя похоже.
– Тебе это очень неудобно? – спросила Оливия.
– Что ты имеешь в виду?
– Снова выбиваться из наезженной колеи.
– Но ведь ты делаешь то же самое, не так ли?
– Мне это гораздо легче, – сказала Оливия. – Тебе надо помнить о «Джи-Эй-Эй», а мне всего лишь найти себе замену, что в Брюсселе совсем нетрудно. Бернар уже согласился взять к себе Клео.
– Ты говоришь об обстоятельствах, а не о жизни. Ни у тебя, ни у меня, ни у Энни не может быть нормальной жизни, пока все это не кончится.
– Тогда увидимся в Стоунбридже, – сказала Оливия.
– Когда?
– Я могу вылететь завтра.
– А мне понадобится дня два.
Они оба с острой болью сознавали, что так и не коснулись другой темы, не менее важной для каждого из них.
Они провели прелестный английский уикенда с Эдвардом и детьми. Лето выдалось на редкость жарким. Вся жизнь в Стоунбридже проходила на открытом воздухе. Дом служил лишь местом, где можно было на время скрыться от жары. Они устраивали пикники и барбекю, купались, катались на велосипедах, ездили верхом, а Энни проводила сеансы рефлексотерапии. С Оливией у нее ничего не получалось, потому что та ужасно боялась щекотки и начинала визжать и смеяться, как только Энни касалась ее ступни. Уничтожение Ротенбергов, убийство их родителей, покушения на Оливию – все это отступило, словно произошло миллион лет назад.
Но в субботу вечером Эдвард уехал в Лондон, и настало время для серьезного разговора.
– У меня есть кое-какой план, – говорила Оливия. – Не бог весть что, но все-таки лучше, чем пытаться добиться официального пересмотра дела об аварии.
– И даже если получится, – сказала Энни, – это будет продолжаться целую вечность и может кончиться ничем.
– Так что у тебя за план? – подал голос Джим. Они сидели за столом на кухне, и это напомнило Энни и Оливии, как зимой 1990 года они сидели так же, только без Джима, и разрабатывали план мести Кэри. Просто секретный отдел какой-то, а не кухня добропорядочной английской леди.
– Сначала, – приступила к делу Оливия, – нам надо удостовериться в том, что мы все стремимся к одному и тому же конечному результату.
– То есть? – произнес Джим. Она посмотрела ему прямо в глаза:
– Я хочу, чтобы Майкл поплатился за все, что он сделал. Меня не волнует, как именно. Я вовсе не жажду его крови, а при одной мысли о судебном разбирательстве меня начинает тошнить.
– И меня тоже, – тихо сказала Энни.
– Но я не могу допустить, чтобы это сошло ему с рук, чтобы он продолжал жить так, словно ничего не случилось, – продолжала Оливия. – Девятнадцать лет он оставался безнаказанным, целых девятнадцать лет. Но тогда никто из нас не знал правды. – Она ненадолго умолкла. – Теперь мы ее знаем.
Джим и Энни молчали.
– Ну вот. – Оливия слегка улыбнулась. – Не знаю, насколько хорош мой план, может быть, он ни черта не стоит. – Она тряхнула головой. – Я хочу, чтобы мы устроили на них облаву – на всех, кроме Майкла. Мы полетим в Бостон и наймем осведомителей для черной работы, чтобы оказываться в нужном месте в нужное время. Я хочу, чтобы мы все время попадались им на глаза. Я хочу, чтобы мы отравляли им жизнь, чтобы у них не было ни одной спокойной минуты, чтобы они чувствовали себя вечно под прицелом. – На лице Оливии читалась твердая решимость. – Я хочу, чтобы они знали, мы никогда не оставим их в покое. Они не смогут просто забыть о том, что узнали тогда, в день рождения Майкла.
– А почему ты исключаешь Майкла? – спросил Джим.
– Потому что преследовать Майкла – пустая трата времени и сил, – ответила Оливия. – У Майкла нет совести, он может даже натравить на нас адвокатов или полицию. Но Луиза, Питер, Дейзи и другие – вы оба говорили о том, как они были потрясены услышанным.
– Однако они ухитрились очень быстро об этом забыть, – с горечью произнес Джим.
– Они ничего не забыли, – возразила Энни. – Они просто слабые, беспринципные…
– И жадные, – добавил Джим.
– Наверное, они совершенно растерялись, – неожиданно мягко проговорила Оливия. – Я много раз пыталась поставить себя на их место. Думаю, я почти могу понять их желание забыть об этом.
– А я не могу, – сказал Джим.
– Я же сказала «почти». А тебе, конечно, трудно. Ты так же отличаешься от Питера, как Карлос отличался от Хуана Луиса. Питер привык вести себя по-свински, но я все же думаю, что в нем больше глупости, чем истинной подлости. На Питера есть кое-какая надежда.
Энни план Оливии явно пришелся по душе.
– Да, когда я вспоминаю ту ночь, вспоминаю реакцию Луизы, мне кажется, что ее будет нетрудно подтолкнуть.
– И Дейзи, – добавил Джим. – По природе Дейзи порядочный человек.
– Если лишить их спокойствия, напугать, заставить думать, – закончила Оливия, – то, кто знает, может, они ополчатся на Майкла.
Меньше чем через неделю, в субботу, 24 сентября, Питер выходил из квартиры Энджи Рогоз, где он провел ночь, и лицом к лицу столкнулся с Оливией Сегал, молча посмотревшей ему в глаза. Два часа спустя, когда Дейзи Ариас выпорхнула из салона красоты на Ньюбери-стрит со свежим маникюром, у дверей ее ждала Энни Томас. А еще через час Луиза, возвращаясь с благотворительного ленча для бездомных, увидела Джима, который стоял, прислонившись к фонарному столбу, напротив ожидавшей ее машины.
Ариасы встревожились.
– В понедельник день рождения Питера, – сказал Джим Оливии в конце первого дня «облавы». – Кэри говорит, что они все едут в Нью-Йорк. Обед заказан в «Ле Бернардине».
– Ты рассказал Кэри о том, что мы задумали? – с неудовольствием спросила Оливия.
– Она сама мне позвонила по делу, – стал объяснять Джим, – и я вдруг решил, что ей надо кое-что рассказать. Оливия, сейчас она на нашей стороне, по-моему, она вполне это доказала своим поведением в тот вечер в Ньюпорте. В общем, она считает, что мы можем здорово выбить их из колеи, если закажем соседний столик.
