– Боюсь?
– Разве нет, Зак?
На его лице появилась горькая улыбка.
– Разве это не очевидно? – Их глаза встретились. – Я боюсь тебя.
Зак свистнул, развернул вороного и нагнулся в седле. Конь рванулся в галоп и застучал копытами по сухой траве, поднимая клубы пыли.
Одри обессиленно прислонилась к стене конюшни. К глазам подступили слезы.
Он измучил ее. И все-таки... Все-таки она его любит! Одри понимала, что не должна даже думать об этом. Особенно теперь, когда решался главный вопрос ее жизни.
– Он прав! – Одри злилась на себя и на весь свет. – Ты просто дура.
Она резко выпрямилась и энергично направилась к дому. Решение немедленно покинуть ранчо созрело окончательно. Она уедет, и пусть их разделяют мили и мили. Она возьмет его джип или, на худой конец, грузовик. Можно было позвонить кому-нибудь и попросить, чтобы ее увезли отсюда. Или поехать за ним.
Вдалеке послышался крик койота. Солнце скрылось за тучей. Одри колебалась всего секунду. Не в ее характере было убегать от проблем. Она зашла слишком далеко, и пути к отступлению уже не было. Одри вошла в конюшню, сняла со стены уздечку и отвязала молодую белую кобылку, вывела во двор и обуздала ее. Зак почти скрылся из виду. Одри вскочила на лошадь без седла и поскакала за ним.
Нервная лошадка почувствовала нетерпение всадницы и помчалась вперед, только ветер свистел в ушах. Зубчатые цепи гор быстро приближались.
Одри подгоняла и подгоняла лошадь, словно боялась, что если замешкается хоть на мгновение, то снова окажется перед мучительным выбором.
Зак уже скакал по редколесью, и Одри следовала за ним. Ее мучил страх: она не знала, чего боялась больше – что не догонит Зака или что настигнет его. Но расстояние между ними заметно сокращалось. Наконец он натянул поводья, и его жеребец остановился на берегу реки, извивавшейся между холмами и падающей со скалы, разбиваясь на миллионы струек. Будто бы только что заметив, что Одри скачет за ним, Зак повернулся в седле. Она смотрела на его профиль, такой же резкий и суровый, как горная цепь на горизонте, и подгоняла кобылу. Несмотря на явное неодобрение, написанное на его лице, Одри хотела только одного – быть рядом с ним. Зак не сводил с нее глаз и, когда девушка уже могла его слышать, резко сказал:
– Уезжай назад.
– Назад в Монтану?
– Назад в дом.
– Не сейчас.
Одри соскочила на землю, Зак тоже спешился. Он подошел к ней против своей воли, словно притянутый магнитом.
– Я тебе сказал, чтобы...
– Я не уеду, – ответила Одри, тяжело дыша. Она смело встретила его гневный взгляд.
– Ты никогда не слушаешь, что тебе говорят?
– Нет, если мне это не нравится.
Одри не пугал его гнев, как не пугал рокот водопада за спиной.
– Ты не понимаешь, что играешь с огнем.
– Объясни мне.
Он не отрываясь смотрел на Одри, и злость в его глазах сменялась желанием.
– Ты никогда не сдаешься.
Судя по голосу, Зак признал свое поражение. Он протянул руку и убрал с ее лица непокорную прядь.
– Не вижу необходимости.
– Не обманывай себя, Одри.
В его глазах горел такой огонь, что девушке стало страшно. Она чуть не пожалела, что затеяла это безумное преследование. Да, она любила его, но стоит поддаться чувству, ей никогда не излечиться от этой страсти. Словно прочтя ее мысли, Зак обнял ее, привлек к себе и поцеловал. Одри тесно прижималась к нему, отбросив все сомнения. Она забыла, что он может оказаться ее братом, а их любовь преступным кровосмешением. Они опустились на ложе из сухой травы и опавших листьев. Зак осыпал поцелуями ее лицо и шею.
– Ты хочешь этого, Одри? – прошептал он.
– Я хочу, Зак. Я хочу тебя.
Он все еще пытался бороться с собой, но она поцеловала его в губы, и Зак сдался. Одри знала, почему он так стремился избежать близости. Он допускал, что они брат и сестра. Но Одри была убеждена, что это чепуха. Конечно, они чужие. Она не могла бы влюбиться в собственного брата. Очень похоже на то, что отец Зака – Энтони Полидори. Зак больше похож на итальянца, чем на Уитта. Он не мог быть ее братом! Но спустя мгновение она ни о чем не могла думать, целиком отдавшись чувствам.
Его пальцы нащупали пуговицы блузки, затем застежку лифчика, и скоро Одри оказалась обнаженной до пояса. Он поцеловал ее темный сосок, и ее словно пронзила молния. Ее нежная грудь бурно отзывалась на каждое прикосновение, на каждую ласку, и Одри до боли хотелось большего.
«Люби меня, Зак!» – хотелось закричать ей. Наконец его пальцы добрались до ремня джинсов, и теперь на ней остались только кружевные трусики. Его теплые губы снова вобрали в себя ее сосок, язык нежно лизал его, заставив Одри застонать от невыносимого наслаждения. Она стала торопливо раздевать его, обрывая непослушные пуговицы на рубашке.
– Одри, – глухо произнес он, глядя на нее потемневшими от желания глазами.
Она отозвалась на этот призыв каждой клеточкой тела. Был ли это призыв продолжать или, наоборот, остановиться, она так и не узнала. Она хотела его, неважно, что будет потом.
– Ты уверена? – спросил он. – Мы можем ошибаться...
– Нет, – прошептала Одри. – Люби меня, Зак. Люби меня и ни о чем не думай.
Целуя ее, он гладил ее тело и просунул руку под шелк ее трусиков. Зак освободил ее от последней преграды и прильнул губами к нежному животу. Его теплое дыхание коснулось завитков в паху, и девушка задохнулась от желания.
– Закари, – не выдержала она, требуя продолжения.
– Еще не пора, – прошептал он и притянул ее руку к «молнии» на своих джинсах. Одри спустила джинсы с его стройных бедер. Дрожащими пальцами она гладила его ягодицы и чувствовала, как отзывается на ее прикосновения его тело.
Их обнаженные тела, разгоряченные и возбужденные, требовали близости. Одри поцеловала его, и Зак не смог больше сдерживаться. Он резким движением раздвинул ей ноги и овладел ею. Одри, испытав острое наслаждение, закрыла глаза, но Зак попросил:
– Смотри на меня. Мы никогда не забудем этого. Мы не сможем это забыть, даже если захотим.
Это прозвучало как мрачное пророчество, но Одри послушно смотрела на него, отдаваясь безумной скачке. Больше не было ни секунды отдыха, ни мгновения передышки. Он входил в нее все сильнее и глубже, двигался все быстрее, пока мир перед ее глазами не закружился.
– Одри, любовь моя, – шептал он.
Она прижимала к себе Зака изо всех сил, а ее тело содрогалось в сладких конвульсиях. Горячие слезы катились по ее щекам. Она сама не знала, от чего плачет: от радости или от облегчения. Но Одри не хотела думать о завтрашнем дне.
