– Сир, если я пущусь в столь несбыточное предприятие по совету и для пользы Вашего Величества, то молю вас хотя бы сохранять это в тайне, пока успех не оправдает меня в глазах общества; соблаговолите не выставлять меня тщеславным настолько, чтобы надеяться, будто королева, никогда меня не видевшая, желает выйти за меня замуж по любви.
Король пообещал ему не говорить об этом замысле никому, кроме коннетабля, и даже счел, что завеса тайны необходима для успеха дела. Господин де Рандан советовал господину де Немуру отправиться в Англию под предлогом обыкновенного путешествия, но господин де Немур не мог на это решиться. Он послал Линьроля[236], своего приближенного, весьма разумного молодого человека, разведать чувства королевы и попытаться завязать с ней сношения. Ожидая, чем кончится эта поездка, он отправился к герцогу Савойскому[237], который был тогда в Брюсселе с королем Испании. Смерть Марии Английской создала немалые препятствия к миру; в конце ноября переговоры прервались, и король вернулся в Париж.
В те дни при дворе появилась красавица, которая привлекла к себе все взгляды; следует думать, что красота ее была совершенна, коль скоро она вызвала восхищение там, где привыкли видеть прелестных женщин. Она была из того же дома, что и видам де Шартр, и одной из богатейших во Франции наследниц. Отец ее умер молодым и оставил дочь на попечение своей супруги, госпожи де Шартр, чьи добродетели и достоинства превосходили обыкновенные. Потеряв мужа, она несколько лет провела вдали от двора. Во время этого уединения она посвящала себя воспитанию дочери, она старалась не только взращивать ее ум и красоту, она хотела также привить ей добродетель и любовь к добродетели. Большинство матерей полагают, что достаточно не говорить при юных девицах о любовных похождениях, чтобы от них отвратить. Госпожа де Шартр имела мнение противоположное: она часто рисовала дочери картины любви и показывала все, что есть в ней сладостного, чтобы тем вернее убедить ее в истинности своих слов об опасностях любви. Она рассказывала девушке о притворстве мужчин, об обманах и неверности, о семейных несчастьях, приносимых любовными связями; а с другой стороны, она описывала, как покойна жизнь честной женщины, как прославляет и возвышает добродетель ту, которой даны красота и знатное происхождение; но она объясняла также, как трудно хранить добродетель иначе, чем с помощью крайней строгости к себе самой и стараний все свои заботы посвятить тому, что одно может составить счастье женщины: любить мужа и быть им любимой.
Ее дочь была одной из лучших партий во Франции и, оставаясь еще в юном возрасте, получила уже несколько предложений. Госпожа де Шартр, большая гордячка, едва ли находила кого-либо достойным своей дочери; когда той пошел шестнадцатый год, она пожелала привезти ее ко двору. По их приезде видам к ней явился; он был поражен дивной красотой мадемуазель де Шартр, и на то были причины. Белизна кожи и белокурые волосы придавали ей неповторимую прелесть; все ее черты были правильны, а лицо и стан исполнены изящества и очарования.
На следующий день после приезда она отправилась купить драгоценные украшения к одному итальянцу, который торговал ими по всему миру. Он приехал из Флоренции вместе с королевой и так разбогател на своей торговле, что дом его, казалось, принадлежал скорее большому вельможе, чем купцу. Пока она была там, приехал туда и принц Клевский. Он был так поражен ее красотой, что не мог этого скрыть; а мадемуазель де Шартр не могла помешать румянцу вспыхнуть на своих щеках, когда увидела, в какое изумление его повергла. Но вскоре власть над собой к ней вернулась, и она стала выказывать к поступкам принца внимания не больше, чем требовала от нее учтивость с подобным человеком. Принц Клевский смотрел на нее с восхищением и не мог понять, кто эта прелестная особа, которой он не знал прежде. По ее манерам, по сопровождающим ее он видел, что она была очень знатного рода. Ее юный возраст позволял предположить, что она не замужем; но поскольку с ней не было матери, а итальянец, вовсе с ней не знакомый, называл ее «мадам», принц не знал, что и подумать, и продолжал смотреть на нее с изумлением. Он заметил, что его взгляды смущали ее, тогда как обыкновенно женщины с удовольствием видят, какое впечатление производит их красота; ему показалось даже, что он был причиной ее нетерпения уехать; и в самом деле, она удалилась довольно торопливо. Потеряв ее из виду, принц утешался надеждой выведать, кто она такая; но он был немало удивлен, обнаружив, что ее никто не знал. Он был так очарован ее красотой и той скромностью, которую заметил в ее поступках, что, можно сказать, с этой минуты в его сердце родились самая пылкая к ней страсть и самое высокое о ней мнение. Вечером он отправился к Мадам, сестре короля.
Эта принцесса была весьма влиятельна благодаря сердечному расположению к ней короля; расположение это было столь глубоко, что король, заключая мир, согласился отдать Пьемонт, чтобы она могла выйти замуж за герцога Савойского. Хотя она всю жизнь мечтала о браке, но супругом своим желала иметь непременно коронованную особу; по этой причине она отвергла короля Наваррского, когда тот был еще герцогом Вандомским, и всегда охотно помышляла о герцоге Савойском; она питала склонность к нему с тех пор, как увидела его в Ницце при свидании короля Франциска I с Папой Павлом III[238]. Ее тонкий ум и точные суждения о прекрасном привлекали к ней всех людей светских; в известные часы у нее собирался весь двор.
Принц Клевский явился к ней как обыкновенно; душа его была так полна красотой и нравом мадемуазель де Шартр, что он не мог говорить ни о чем ином. Он поведал всем о своем приключении и был не в силах удержаться от похвал встреченной им незнакомке. Мадам ему сказала, что такой особы, какую он описывает, нет на свете, а если бы она была, то ее бы знали все. Госпожа де Дампьер[239], ее фрейлина и подруга госпожи де Шартр, услышав этот разговор, подошла к принцессе и тихонько ей сказала, что принц Клевский, без сомнения, видел мадемуазель де Шартр. Мадам, обратившись к нему, сказала, что, если он пожелает заехать к ней завтра, она покажет ему ту красавицу, что так его поразила. В самом деле, мадемуазель де Шартр появилась на следующий день; обе королевы приняли ее с такой любезностью, какую только можно вообразить, и все так ею восхищались, что она слышала вокруг одни похвалы. Она принимала похвалы с такой благородной скромностью, что, казалось, они до нее не долетают и уж во всяком случае ее не трогают. Затем она отправилась к Мадам, сестре короля. Принцесса, воздав должное ее красоте, рассказала ей о том изумлении, в которое она повергла принца Клевского. Через минуту вошел и принц.
