Книга Пресс-папье - Стивен Фрай

Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97

Ну вот, «Латынь!», как привидение, снова вернулась ко мне. Для человека, который старается нащупать дорогу в жизни, добиться уважения коллег и приязни друзей и выкачать немного денег из своих платежеспособных клиентов, вот так вдруг столкнуться с делами собственной бурной юности – испытание очень тяжелое. Примерно то же, что встретиться с самим собой – с таким, каким ты некогда был. Сказанное может создать у вас впечатление, что пьеса сочинена мной в самые что ни на есть ранние годы, на деле же я написал «Латынь!», когда мне было двадцать два года и я, как вы могли бы подумать, уже должен был поумнеть.

Двое моих кембриджских друзей, Кэролайн Оултон и Марк Маккрам, создавали новый театр, или «пространство», как мы довольно причудливо называли его в те дни. Театр занимал Г-образное помещение, именовавшееся «Игровым залом», ему требовались новые пьесы, и по наущению этих студентов-антрепренеров я за время долгих каникул 1980 года написал «Латынь! или Табак и мальчики», если воспользоваться полным ее названием.

Как это ни странно, форма пьесы оказалась наименьшей из моих забот. Я давно уже решил, что было бы интересно сочинить пьесу, в которой к сидящим в зале людям обращались бы со сцены так, точно они – ее персонажи, а затем, всего лишь изменив освещение, вдруг воздвигали перед ними «четвертую стену» театральной условности,[218]мигом обращая их из участников пьесы в ее зрителей. Избирая же в качестве темы английскую приготовительную школу, я следовал простому правилу, принятому алгебраистами и романистами всего мира: «Что знаешь, то и пиши». А приготовительную школу я знал. В одну из них, теперь, увы, закрытую, я переселился из дома, когда мне было семь лет, а позже, за год до поступления в университет, преподавал в другой.

Мне было бы очень неприятно, если бы вы решили, что Чартэмская школа, locus[219]«Латыни!», в каком-либо смысле очень напоминает одно из этих почтенных, причудливых заведений. Ничего подобного. Сочинение «Латыни!» было скорее экспериментом по части техники театра и комедии, сочетавшимся с не вполне зазорным для студента желанием шокировать публику. Смерть, гомосексуализм, кровосмешение, садизм и тэтчеризм – все они годами и годами гордо выводились драматургами на сцену, и чувства, внушаемые ими театральной публике, несколько притупились, она уже не впадает в ужас, какой могли бы вызывать эти явления, а вот педерастия, надеялся я, еще способна породить содрогание нескольких нервных узлов.

Если у вас появится желание вникнуть в тщательно проработанный подтекст пьесы, чтобы написать затем пару статей о театре и искусстве вообще для вашего приходского журнала, вы, возможно, соотнесете имя «Доминик» с латинским dominus[220](или шотландским dominie[221]) и отметите анаграмматическую связь между именем «Руперт» и латинским puer,[222]от которого мы произвели – и правильно сделали, скажете вы – наше puerile.[223]Быть может, вы также заметите инициалы Руперта, «Р. К.»,[224]и то обстоятельство, что подделку Доминика разоблачает во второй половине пьесы монах-доминиканец.

Возможно, то, что пьеса производит впечатление апологии как ислама, так и кое-каких чувственных обыкновений, все еще распространенных в мусульманских странах, покажется в наше истерическое время даже и уместным. Правда, это как раз те вещи, которых я совсем не знаю. Я знаю лишь, что и сочинение этой пьесы, и ее исполнение в Кембридже и Эдинбурге доставили мне колоссальное удовольствие, и желаю вам получить хотя бы четверть оного, когда вы увидите ее на сцене. Valete.

Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97