Но вот впереди показался давно заброшенный ветхий домик лесника и стоящие на пороге трое главарей. Губошлёп открыл дверцу машины, спрыгнул на землю и подбежал к Ханаконде:
— Сорвалось, шеф! Чуть-чуть всё не сорвалось! Туда заявился вдруг этот полицейский, Тихоня, пришлось моментально смыться!
— Успел что-нибудь срисовать?
— Есть кое-что, шеф.
— Ладно, пошли покажешь.
Все прошли в дом, а Ханаконда задержался на пороге, вглядываясь в темноту и прислушиваясь. Нет, кажется, «хвоста» он за собой не привел. Тихо, только листья едва слышно прошуршали за деревьями.
— Кролл! Мига! — крикнул Ханаконда. — Это вы?
Тишина. Наверное, ветер.
Ханаконда вернулся в дом и выслушал от Губошлёпа полный отчёт о поездке. Тот рассказал, как он под видом дамочки заявился в город и купил газету с объявлениями о найме на работу. Как врал в отделе кадров, а потом до начала смены отсиживался на лавочке в Центральном парке, прикрываясь газетой. Как потом явился на работу в телецентр и как столкнулся в коридоре с Тихоней.
— Машину я оставил на Западном шоссе, как вы велели, шеф. Теперь, если начнут копать, пустят ищеек в ту сторону, а нас-то там и нет!
— Ладно, не умничай, Губошлёп, — проворчал Ханаконда. — Показывай план.
Несколько минут он внимательно разглядывал мятый листок бумаги с нарисованным от руки планом телецентра.
— А что это здесь, наверху? И стрелки повсюду?
— Наверху вертолетная площадка, шеф. А стрелки — это куда бежать в случае пожара. Я ведь срисовывал эту науку с дверцы на пожарном щите.
Ханаконда поднял глаза на Губошлёпа:
— В случае пожара, говоришь? Так мы им устроим пожар. Такой пожар, что небу станет жарко.
— Что это вы задумали, шеф?
— Узнаешь все в своё время. Иди умой рожу, а то смотреть противно…
Губошлёп смыл с лица косметику и уселся за пустой обеденный стол.
— У вас пожрать-то что-нибудь есть? В городе кругом продают булочки, пирожки, бутерброды, а я чувствую, что вот-вот хлопнусь в голодный обморок. А главное, что деньги-то есть в кармане!
— Ладно, не плачь, — сказал Хорёк. — Мига и Кролл за грибами ушли.
— Что, сейчас, ночью?
— Днём слишком опасно. А козленки можно и на ощупь собирать, их на каждом пне хоть пруд пруди.
— Ох, — поморщился Губошлёп, — опять грибы…
Послышался шум, в дом ворвались Мига и Кролл; физиономии у них были буквально перекошены от страха. Кролл держался за лоб обеими руками.
— Там!.. Там!.. — только и могли они сказать, показывая трясущимися пальцами куда-то в лес.
— Да что такое, говорите быстрее, — потребовали все разом.
— Дикий… Гном…
У бандитов отлегло от сердца: они подумали было, что дом уже окружают полицейские. Из сбивчивых объяснений Миги и Кролла выяснилось, что при свете фонариков они внезапно увидели перед собою ужасное существо — не то зверя, не то гнома. Побросав корзины, они бросились бежать, причем Кролл в панике всё время налетал на деревья и едва не расшиб себе голову.
Высмеяв трусов и сообразив, что все остались без ужина, главари бандитов не на шутку рассвирепели и приказали горе-грибникам вернуться в лес за корзинами. Вместе с ними отправились Хорёк и Губошлёп, у которых за порогом тоже начали трястись поджилки. Однако все четверо благополучно вернулись, а грибы немедленно сварили и съели.
Более или менее насытившись водянистыми грибами, Ханаконда откинулся на скрипящем стуле и начал не спеша ковырять спичкой в зубах, хитро поглядывая на своих дружков. Догадавшись, что он собирается сказать что-то важное, все притихли.
— Пупсу хана, — произнес наконец Ханаконда. — Будем брать телевидение через вертолётную площадку. Завтра. Или послезавтра. Пупсу хана.
— Это как, шеф, на вертолёте, что ли? — спросил Хорёк.
— Да, на вертолёте.
— А где ж его взять-то, вертолёт?
— Угнать вертолёт — раз плюнуть. Или уже забыли?
Бандиты понятливо переглянулись.
— Слушайте мой план.
Все пригнулись над столом и приготовились слушать, но тут снаружи, за окном, послышалась какая-то возня.
Всем стало страшно.
Не сводя глаз с темного оконного стекла, Ханаконда отступил к пылающей печке и взял в руку кочергу. Минуту все находились в оцепенении, но звук больше не повторился.
— Ерунда, — сказал Ханаконда и бросил кочергу. — Белка или барсук…
И в это мгновение оконное стекло с грохотом разбилось, и в дом влетело, перевернувшись в воздухе, ужасное существо — заросший рыжей шерстью полугном-полуобезьяна. Вскочив на стол, он задрал голову к потолку, оглушительно зарычал и забарабанил кулаками по своей огромной груди.
Все бандиты, за исключением Ханаконды и Кролла, залезли под лавку, и оттуда торчали только их дрожащие задние части. Ханаконда стоял возле печки и смотрел на существо в упор широко раскрытыми глазами. Кролл попросту лишился сознания от страха и поэтому продолжал сидеть на своем стуле.
Рука Ханаконды потянулась к кочерге.
— Не-ет!! — заревело чудовище ужасным гортанным звуком.
Соскочив со стола, оно подхватило кочергу, завязало её в узел и яростно отшвырнуло.
— Кто ты? — прошептал Ханаконда.
— Я! — ударило себя в грудь чудовище. — Росомаха!
Глава девятнадцатая
Тайна дикого гнома. — Росомаха попадает на засекреченный остров. — Чудовищные метаморфозы. — Возвращение на материк
Когда Росомаха полетел в злосчастную расщелину, его парашют, сконструированный для космических строителей особым образом, раскрылся автоматически.
Случившееся привело его в такое бешенство, что весь отрезок пути до слоя облачности он беспрестанно ругался и плевался, забрызгав слюной всё стекло гермошлема.
Опустившись ниже облаков, он посмотрел вниз и сразу потерял дар речи: повсюду, куда ни глянь, под ним синела бескрайняя водяная пустыня.
Да, да! По сравнению с другими неудачниками, угодившими в разное время в ту же самую расщелину, Росомахе повезло меньше всех. Теперь его ожидала долгая и мучительная гибель в бескрайней водной пустыне без всякой надежды на спасение.
Но вот, по мере приближения к воде, на зеленоватой глади начали появляться то там, то здесь какие-то скопления точек. Эти точки были группами во множестве разбросанных в этой части Южного океана необитаемых островков. Зелёные островки окружали песчаные пляжи и белесая пена прибоя, они всё более отчётливо вырисовывались в зоне видимости, и леденящий ужас, сковавший Росомаху, сменился радостью и надеждой.
