Свернули в переулок, где пахло мочой и валялся неубранный мусор, обглоданный крысами, вышли на бульвар, ведущий вниз к порту. В заложенных мешками с песком магазинных витринах и на балконах висели баскские флаги в знак солидарности с осажденным Бильбао, но их сходство с «Юнионом»[101]лишь напомнило Сиднею, что он далеко от дома.
— Думаю, мы теперь в безопасности, — солгал он, по-прежнему держа Изарру поближе к себе. — Найдем место, где можно на время затаиться, пока я отыщу судно.
Он вошел в ювелирную лавку, где продал три монеты за двести песет, потом в темный универмаг, похожий на пещеру, без покупателей, со скудным ассортиментом товаров, купил Изарре новое платье, а себе рубашку и бритву.
Толкнулись на пробу в несколько гостиниц, везде было полно, кроме тесного разваливавшегося отеля «Торре дель Велла». Одиночные номера больше не предоставляются по законам чрезвычайного положения, объявил администратор. Клиентам почтительно предлагаются двухместные комнаты, которые они по необходимости соглашаются разделить с незнакомцами. Администратор окинул парочку неодобрительным взглядом, сообщил, что помыться можно с шести до восьми, а ужин подается в девять. Ни носильщиков, ни горничных нет в связи с текущей ситуацией в стране.
— В задницу их законы и правила, — шепнул Сидней, когда они втиснулись в отведенный им номер в мансарде. — Я сражался за эту страну, сам знаю, когда мне принимать ванну. Иди первая, а потом отдохнешь. — Он дождался, пока она прошла по коридору, отодвинул кровать, приподнял кончиком кинжала доску пола. От стука в дверь волосы встали дыбом, но это оказалась Изарра.
— Я не знаю, что делать, — призналась она.
Сидней расхохотался, повел ее обратно в ванную, потер куском мыла штепсельное гнездо, объяснил, как обращаться с кранами.
— А еще, смотри, зеркало! — улыбнулся он.
Вернувшись в комнату, вытащил из наволочки шесть золотых монет, сунул ее обратно в рюкзак, спрятал рюкзак под досками пола. Вооруженный пистолетом и кинжалом, направился вниз по склону к морю, предъявив карабинерам на пропускном посту у портовых ворот фальшивые документы.
— А форма твоя где? — спросил мрачный, надутый капрал.
— До сих пор не выдали, — вздохнул Сидней.
— Куда идешь?
— На estación maritime.[102]
— Зачем?
— Девушку встречаю. Прибывает из Барселоны.
— Да? — буркнул капрал, возвращая удостоверение. — Потом веди ее сюда для проверки.
— Обязательно, — улыбнулся Сидней.
Через несколько минут отыскал бар «Расин». Почти напротив портовых ворот тянулась низкая темная нора, куда редко проникал дневной свет. Внутри пьяные матросы пели, спали, хмурились на цинковую обшивку, молча сидели на низких табуретах за крашеными столами. Нинья де лос Пейнес пела о страданиях и предательстве из невидимого граммофона, напомнив Сиднею ночь, когда они с Изаррой переходили линию фронта.
— Фрэнк Кобб передает привет, наилучшие пожелания, — сказал он растолстевшей хозяйке, поставившей перед ним маленькую бутылочку пива.
— Правда? — без особого интереса переспросила она. — Как мило. Ты американец?
— Англичанин, — поправил Сидней. — Вы Грейс?
— До последнего дюйма. — Она отошла обслужить бородатого матроса, через пять минут вернулась.
— Фотографии есть?
— Чьи? Кобба?
— Чьи угодно: Кобба, твоей милочки, твоей матушки. Мне плевать, но в конце зала сидит парень, который работает на военную полицию, поэтому мне хотелось бы, чтоб он думал, будто мы с тобой просто невинно болтаем. Раз тебя прислал Фрэнки Кобб, я вполне понимаю характер твоего визита.
— Мне надо на пароход попасть…
— Эй, солдат! — воскликнула Грейс. — Не так скоро. Показывай все, что есть: трофеи, сувениры, как будто торгуешься, не уступаешь.
Сидней вытащил фляжку Сименона.
— Годится?
Грейс провела пухлыми пальцами по помятому серебру.
— Симпатичная. Сколько вас?
— Двое.
— Чем будешь расплачиваться?
— Золотом.
— М-м-м… Серебром и золотом. Как там Фрэнки? По-прежнему в подполье?
— И так можно сказать.
— Как тебя зовут?
— Сидней Стармен.
— Ладно, Сидней Стармен. Показывай свое золото.
Сидней глянул на агента в штатском и вытащил из кармана монету.
— Чудно, — улыбнулась Грейс, — только за одного мало, не говоря уже про двоих.
— Сколько же?
— У тебя сколько есть?
— Грейс, я первый спросил.
— Теперь говоришь точно так же, как Фрэнки. По две за каждого. Половину сейчас мне отдашь, половину мужчине, с которым я тебя сведу.
— Когда?
— Хочешь просто покинуть Испанию? Или добраться в какое-то определенное место?
— Хорошо, чтобы судно шло в Англию, хоть любое другое сойдет.
— Суда стараются выходить до воздушных налетов, и сегодня ты опоздал. Приходи завтра в половине шестого. Во фляжке что?
— Арманьяк.
— Потрясающе. Ты второй из мальчиков Фрэнки, кто пьет арманьяк. Надеюсь, старый сукин сын поднабрался культуры. — Она громко рассмеялась и стукнула фляжкой по цинковому прилавку. Потом наклонилась поближе. — Еще одно. Друга оставь на улице. Никаких мешков и сумок. Отсюда до портовых ворот путь короткий, но вполне достаточный, чтобы вляпаться в неприятности. Зайдете вдвоем — сделка отменяется. Придешь с вещами — сделка отменяется. Ну, бери свою фляжку, налью тебе за счет заведения.
Когда Сидней вернулся, Изарра сидела на кровати в новом наряде.
— Очень красиво выглядишь, — сказал он. — Пошли, есть идея.
Напротив гостиницы была фотостудия с выцветшими снимками довоенных невест и давно умерших женихов, глазевших из заклеенных крест-накрест окон. Они переходили улицу под вой собак. Хор пару минут назад завела какая-то перепуганная дворняга с городских окраин, и он теперь разносился по каждой улице в каждом квартале. Выпивавшие в углах бара глядели на часы, на небо, расплачивались, направлялись домой.
— Вместе или по отдельности? — спросил фотограф. — Четыре песеты за фото или десять за три.
— По одному каждого по отдельности и один вместе, — ответил Сидней, с радостью видя слабую тень улыбки в глазах Изарры. Он положил на прилавок бумажку в десять песет. — Ты первая.
Фотограф кивнул на деньги.
