под разгорячённой кожей сразу напряглись и стали как каменные. Только сердце гулко и часто бухало в груди и с каждой секундой ускорялось.
— Спасибо, — прошептала я.
Почувствовала, как он сглотнул. И лишь потом ответил:
— Не за что…
А затем тоже меня обнял. Прижал к себе. Склонившись, зарылся лицом мне в волосы. И тоже что-то сбивчиво шептал — я не разбирала слов, только ощущала его горячее дыхание, от которого бежали по затылку и шее мурашки.
А сегодня утром, когда мы с ним вошли в класс минут за пять до начала урока, Руслан и Влад поприветствовали Стаса, пожали ему руку, о чем-то пошутили. Меня же, как обычно, проигнорировали. Мне, в общем-то, без разницы. Но Стас, когда они хотели уже отойти, вдруг задержал обоих и говорит:
— Э! А вы ничего не забыли?
Они переглянулись в недоумении.
— А с Женей кто здороваться будет?
Оба замялись, но все же буркнули еле внятно что-то похожее на «привет».
Но Стас только разозлился.
— И что это за овечье блеянье? Нормально поздороваться можно? Короче, так, пацаны, она — моя девушка. Да, мы встречаемся. И если вы ее не уважаете, то, значит, не уважаете меня.
После такой вводной и они, и Милош не только поздоровались, но и выдавили улыбки. А Меркулова со своего места помахала мне рукой. Зато Яна вскочила из-за стола и стремительно вышла из аудитории.
***
Я вкатываю тележку в спортзал. Сегодня работы меньше — всё уже разложено-расставлено по местам. Только полы вымыть. Надеваю наушники, включаю музыку и принимаюсь за дело. Почти заканчиваю, когда приходит сообщение от Стаса: «Уже еду обратно. Скоро буду».
И тут в спортзал вваливаются трое мальчишек из седьмого класса.
Я прошу их уйти, но они будто меня не слышат.
— Во прикол! Глядите! Швабра моет полы, — с хохотком говорит один с хвостиком на макушке.
— А что еще швабре делать? — подхватывает второй.
Стараюсь пропускать их глупые реплики мимо ушей и не вестись на малолеток. Спокойно повторяю:
— Сейчас же покиньте спортзал.
— А то что? — с вызовом спрашивает один.
— А, может, нам не хочется. Нам, может, хочется…
— Вы своим мамам и папам рассказывайте, что вам хочется, а чего не хочется. А мне работать не мешайте.
— Работать мне не мешайте… — кривляясь, передразнивает меня один из мальчишек. Мелкий, вертлявый, веснушчатый.
Затем они по еще влажному полу бегут вприпрыжку к корзинам с мячами и переворачивают. Пинают рассыпавшиеся мячи, дико орут, носятся, гогочут.
— Пошли вон отсюда! — выйдя все-таки из себя, прикрикиваю на них, но эти только входят в раж.
Распинав мячи, окружают теперь меня. Скачут вокруг, как мартышки, пытаясь то ли схватить меня за какую-нибудь часть тела, то ли ущипнуть. Хотя, скорее всего, просто делают вид, что хотят схватить, дразнят. Я отбиваюсь от них шваброй — замахиваюсь, а они тут же с хохотом отпрыгивают. А через секунду снова лезут.
В конце концов самому наглому, тому, что с хвостиком, все же прилетает вскользь влажным мопом по щеке. Он, опешив, замирает. Потом, брезгливо скривившись, яростно трет рукавом щеку. Его друзья над ним же хохочут, он матерится в три этажа на них, на меня, потом со злости пинает ведро. Оно опрокидывается, вода разливается. А затем этот недоумок смачно, с характерным звуком плюет на чистый пол, и его дружки — тут же повторяют за ним.
Я пытаюсь их выгнать, но они отбегают и снова плюют.
Затем, нарезвившись, «хвостик» кричит:
— Ну что, пацаны, погнали домой? А ты, Швабра, давай тут наяривай! — он делает неприличный жест.
— Мой получше! А то… — второй мальчишка затыкается на полуслове. И все трое застывают в нерешительности.
В дверях стоит Стас, скрестив руки на груди. И лицо у него очень говорящее…
Неспешно приближается к ним, они тихо пятятся назад. Кроме того, что с хвостиком. Тот тоже, конечно, трусит, но стоит на месте. Стас ловит его первым. Прямо за его хвостик. Наклонившись к нему, что-то негромко внушает и тянет к моей тележке. Тот семенит за ним, подскуливая и энергично кивая.
— Ну, всё, раз понял — за работу.
Стас отпускает мальчишку, поддав ему ногой под зад. И поворачивается к остальным:
— А вы чего морозитесь? Тоже втащить для ускорения?
Оба синхронно трясут головами.
— Тогда тряпки в руки и вперед.
Они даже не спорят, не возражают ни единым словом. Безропотно вытирают свои плевки, бегают за водой, собирают мячи, моют пол, неумело, но старательно.
А затем с покаянным видом просят у меня прощения.
В приемную Стас идет за мной следом. Точнее, я иду, а он резво толкает перед собой тележку, голосом и лицом изображая что-то гоночное. Особенно на поворотах. Как мальчишка. Но меня это веселит.
После приемной заходим в кабинет директора. Смолин быстро переворачивает и составляет стулья на длинный стол, освобождая для меня пространство, а затем плюхается в кресло Яна Романовича.
Пока я убираю, он рассуждает о всякой всячине. Я слушаю его фоном, как музыку. Потому что в наклоне вести диалог не очень-то удобно. Лишь изредка отвечаю односложно. А когда потихоньку приближаюсь к директорскому столу, чувствую, голос его меняется. Становится ниже, с легкой хрипотцой. И какой-то рассеянный, что ли. Между словами удлиняются паузы. В конце концов Стас и вовсе замолкает. А мне вдруг становится не по себе.
Я выпрямляюсь, оборачиваюсь и напарываюсь на такой жадный и откровенный взгляд, что у меня к лицу тотчас приливает кровь.
Впрочем, Стас тут же отводит глаза, смутившись и сам.
— Э! Что у тебя в голове? — вроде как с шутливым возмущением спрашиваю я.
Стас пытается отшутиться:
— В голове моей опилки, да-да-да…
Потом переводит взгляд за спину, на шкафы.
— Помнишь, как мы там прятались?
— Такое не забудешь, — улыбаюсь я.
— Знаешь, как сильно я хотел тебя поцеловать? Прямо до безумия. Кстати, а зачем ты все-таки сюда забралась тогда?
— Да так… это уже не важно.
— Ну ладно, не хочешь говорить, не говори, — Стас пружинисто поднимается с кресла и медленно, по-кошачьи подходит ко мне. — Но дай хоть гештальт закрою…
Я хочу сказать, что у меня руки мокрые, что надо домыть скорее, что здесь не подходящее место, но почему-то не произношу ни звука. А когда его губы касаются моих, задерживаю дыхание и закрываю глаза…
Спустя две недели…
— Куда ты засобиралась? Мы и часу не занимаемся!
— У меня работа ведь еще, — оправдываюсь я перед математиком.
— Какая еще работа?! Ты понимаешь, что у нас всего ничего осталось? Второй тур олимпиады будет уже
