— Эй, Чубайс, сходится? — спросил майора Обнорский.
— А? — рассеянно отозвался тот. Обычно на Чубайса он не откликался. — А?… Да, сходится… Во, бля! Да за такие бабки можно и посидеть!
Камера грохнула смехом.
— Так ты же не берешь! — сквозь смех выдавил молодой литер-гаишник. — У тебя даже матери на лекарства денег нет! Нищий ты наш.
Майор растерянно улыбнулся и мечтательно уставился в листок бумаги… На следующий день курс доллара вернулся на прежний уровень, Чубайс потускнел. Потом подрался с гаишником, который начал его подкалывать. Пришлось разнимать — озлобленные многомесячным заточением люди заводятся мгновенно, и результатом пустякового конфликта запросто становятся увечья и убийства… А в камере, видно, кто-то постукивал — после того эпизода обэповца стали интенсивно таскать на допросы. Он стал хмур и замкнут, но по-прежнему шел в несознанку.
Обнорский наблюдал все это как будто со стороны. Он подолгу разговаривал с Саидом. Иногда они вместе пели арабские песни. Студент влетел на изнасиловании. Сам он уверял, что трахался с русской женщиной по согласию и за деньги. Как уж там было на самом деле — кто разберет? Только народный суд. По-русски араб говорил очень худо и Андрею обрадовался как родному… Ему в тюрьме приходилось тяжелее многих. До этого он успел посидеть в другой камере. Там его называли арабским скакуном и ездили верхом на парашу. Особенно любил кататься на худеньком, как подросток, арабе стокилограммовый омоновец Витя…
— Там, Андрей, было совсем плохо, — говорил негромко Саид Обнорскому. — Здесь хорошо. Только иногда дискотеку устраивают — петь заставляют. И всегда отвечать «Стреляли». Видит Аллах, ты мой брат, Андрей.
…Шли дни. Обнорскому было легко. Он находился в странном, несуществующем мире. Он больше не ощущал себя под стеклянным колпаком. Парадокс, но именно в тюрьме он вдруг почувствовал себя свободным. Хотя… и это тоже обман. Очередная иллюзия.
Семнадцатого октября было ему как-то неуютно. Все вроде бы шло как всегда. Те же разговоры, привычные уже звуки и запахи тюрьмы, игра в самодельные нарды. Но что-то все-таки было не так. Он пытался понять — что?… И не мог. А беспокойство не проходило.
— Э-э, Андрей, — позвал Саид, — твой ход. Ты что сегодня такой вялый?
— Голова болит, — соврал Обнорский. Его не покидало ощущение, что он находится где-то в другом месте, среди большого количества людей. Кажется, на вокзале… Он бросил кости, сделанные из хлеба. Ход оказался неудачным… Да, точно на вокзале. В автоматической камере хранения.
— Эту партию ты проиграл, брат, — важно сказал Саид.
— Кажется, да. Кажется, я проиграл, — ответил Обнорский. Он набрал код ячейки. Замок щелкнул. Внутри лежал дипломат.
— Не трогай его! — выкрикнул Крестовский сиделец кому-то… Возможно — себе. Саид посмотрел на него непонимающими влажными восточными глазами. Остальные тоже повернули головы… Человек в камере хранения не слышал Обнорского. Он взял дипломат…
Вечером по радио сообщили о смерти корреспондента «Московского комсомольца» Дмитрия Холодова.
Иллюзия. Все обман и иллюзия. Самодельные кости для игры в нарды выглядят металлическими… они сделаны из хлебного мякиша! ТЫ ПОНЯЛ? Они сделаны из хлебного мякиша!
Прошел месяц, как Обнорский поселился в Крестах. За все это время следователь приходил к нему всего один раз. Андрея отвели в следственную камеру.
— Ну, Обнорский, как сидится? — спросил следак.
— Спасибо, хорошо… Вот только вас с майором Чайковским сильно не хватает.
— Я, как видите, пришел. А майору здесь, собственно, и делать нечего.
— Как знать, — ответил Андрей. — Может быть, здесь ему самое место.
Следак посмотрел с прищуром, выпустил струйку дыма.
— Хорошо, передам Виктору Федоровичу, — сказал он, доставая бланк протокола. — Давайте приступим к делу. Чтобы не тянуть резину, объясняю ситуацию сразу. Это (следак положил на стол лист бумаги) протокол обыска. Это (еще два листка) протоколы допросов ваших соседей — понятых. Они категорически отрицают возможность того, что пистолет вам подбросили оперативники. Понятно?
— Чего же не понять?
— Оч хорошо! А вот это (еще несколько бумаг легли на стол) заключения экспертиз. На поставленный вопрос: является ли предъявленный предмет огнестрельным оружием? — эксперт дает ответ: да, является. На поставленный вопрос: являются ли предметы, внешне похожие на патроны, боеприпасами? — эксперт дает ответ: да, являются. На третий вопрос: имеются ли на представленных предметах отпечатки папиллярных линий и, если имеются, кому они принадлежат? — эксперт дает ответ: на стволе пистолета люгер, он же «парабеллум», имеются… так… тыр-пыр… методом сравнительного исследования… тыр-пыр… ага! Вот… принадлежат Обнорскому Андрею Викторовичу. Ну, гражданин Обнорский?
— Что — ну? — спросил Андрей.
— Болт гну, — бросил следак. — Неужели непонятно? Пушка твоя. Это даже самый долбанутый судья примет. Дело твое я могу прямо сейчас оформлять. Здесь все предельно ясно.
— Оформляй, — Андрей закурил, посмотрел на следака спокойным взглядом.
— Как два пальца. Но ты сам-то отдаешь себе отчет, что получишь по полной программе? Верхний предел — пятерочка, но ты, Обнорский, получишь треху.
— Я давно все понял.
— Ни хера ты не понял.
— Это вы, гражданин следователь, не поняли ничего. И, наверно, не поймете. Мою судьбу за меня решили. И если не этот пистолет, значит, будет что-нибудь другое. Вплоть до убийства, изнасилования, вымогательства…
Следак затушил сигарету и негромко сказал:
— Слушай, ну чего ты выгребываешься? Ты же нормальный мужик. Я твою биографию знаю: офицер. Воевал. Награжден. Ну, вляпался сейчас в дерьмо… Так вылезай. Начнешь сотрудничать со следствием — получишь по минимуму. Тем более что ствол чистый. И региональная пулегильзотека, и центральная дали отрицательные ответы. Ну Андрей Викторыч, откуда люгер? Это в твоих же интересах.
— Забыл.
Следователь помолчал, потом сказал:
— Как хочешь… Но учти: характеристика на тебя из редакции пришла отрицательная. Есть информация о бытовом пьянстве, вспыльчивости. На контакт со следствием ты не идешь… Статья предусматривает до пяти. Треху ты получишь.
Протокол Андрей подписал не читая.
За месяц у Сергея Березова отросла бороденка. Впервые он заметил у себя седые волосы. За этот месяц Серега вообще здорово изменился. И внешне, и внутренне… Относительно того, кто стоял за выстрелами в него, он нисколько не сомневался — Палыч. Палыч — это серьезно, серьезней некуда.
Как жить дальше, Береза не знал. Первые дни своего сидения на конспиративной хате он об этом не думал — пил, заглушая страх. Потом водка кончилась… А страх остался. Береза мучился от неизвестности, от бессонницы. Несколько раз порывался позвонить Бабуину, чтобы попытаться через него урегулировать вопрос с Палычем. На свое счастье так и не позвонил — именно людям Бабуина было поручено найти Березу и закрыть вопрос. Окончательно закрыть. Они искали Серегу, но не нашли… Зато нашли проститутку, у которой Береза снимал стресс, после того как подложил ствол Обнорскому. Это было не трудно — о том, что Серега частенько бывает у Ольги-Цацы, знали многие. С Цацей серьезно поговорили…
