следствия Добрович признался в убийстве жены». Бартош без труда отыскал запись допроса, который вел майор Жаги.
«Добрович. Я дошел до конечной остановки 21-го автобуса, до кафе „Фуникулер“, куда зашел, чтобы выпить еще. Потом я пешком пошел вверх по шоссе, потому что не мог дождаться 90-го автобуса.
Жаги. Где вы достали нож, которым убили жену?
Добрович. Не помню.
Жаги. Сколько раз ударили вы ножом жертву?
Добрович. Три раза.
Жаги. На теле убитой только одна рана.
Добрович. Возможно, что я только раз ударил ее ножом… Маргит упала и прошептала: „Не сердись. Я всегда любила тебя“».
Бартош трижды перечитал эти строки. Ему показалось путаным признание Добровича. И невольно рождалось ощущение, что обвиняемый желает понести наказание за то, чего не совершал. Вчера, например, в суде он уже отказался от своих показаний, однако вполне возможно, что завтра снова признает себя виновным в убийстве… Но если не он, так кто же убийца? В чьих интересах было убрать с дороги эту женщину? Что кроется за убийством, каковы его мотивы? Ревность? Месть? Может быть, женщина мешала кому — то и от нее решили избавиться?
Был уже вечер. Однако Бартош спешил не домой, он решил сегодня же осмотреть квартиру Добровича.
Девяностый автобус остановился у шлагбаума, Бартош сошел и направился дальше пешком. Войдя в сад и обогнув знакомый уже дом, он снял пломбу с двери и проник в квартиру Добровича, включив электричество, осмотрелся; прежде всего нужно выяснить, все ли здесь выглядит так, как он оставил в тот вечер, когда увез Добровича. Не изменилось ли что?
На столе и стульях разбросана одежда, на полу — пепел. На шкафу часы; они остановились и показывали половину пятого. Бартош еще раз окинул комнату испытующим взглядом, потом стал по очереди открывать шкафы, выдвигать все ящики.
В одном из них нашел несколько старых фотографий. С одной на него смотрело пять лиц. Бартош узнал Добровича и рядом с ним — убитую, его жену. Около нее — мужчина с густыми усами, а на переднем плане — на корточках молодой человек и девушка. Снимок, возможно, был сделан где — нибудь в излучине Дуная: на заднем плане громоздились горы. Вообще — то эта фотография мало что сказала младшему лейтенанту, однако он положил ее в карман.
— Вы что тут ищете? — прозвучало вдруг у него за спиной.
— Подойдите ближе. По крайней мере, мне не придется стучаться потом к вам! — отозвался Бартош, даже не обернувшись.
— А вы… вы кто такой? И что вам здесь нужно? Квартира же опечатана. Или вы сломали пломбу?
— Снял. Вас это устраивает? Вы, кажется, тоже живете в этом доме?
— «Тоже живу»? Интересно! Я владелец этого дома. Андраш Бакош, с вашего разрешения. Добровичи снимали у меня квартиру. Кто вот теперь выплатит мне то, что они задолжали?
— Это я не знаю. А кстати, сколько они вам платили?
— Они — то?.. Пятьсот форинтов. В центре города за такую квартиру просят тысячу.
— А какой здесь воздух!
— Ах! — сердито отмахнулся старик. — За это удовольствие в наше время не платят. Люди уже не нуждаются в чистом воздухе.
— Вы хорошо знали своих жильцов?
— Муж был аккуратистом, у жены тоже было все в норме, пока они не поссорились.
— Из — за чего поссорились?
— Из — за чего обычно ссорятся супруги? Жена стала поздно возвращаться домой. Ночью.
— У нее был кто — нибудь?
— Разумеется, она не в церкви просиживала до полуночи. Иногда она возвращалась на машине, в такси… Раз я как — то видел серую машину, частную: она стояла там, против дома, и поджидала жиличку.
— Вы не запомнили номер машины?
— Я не сыщик, прошу покорно…
— Простите, я не хотел вас обидеть.
— И все же…
— В тот день, когда произошло убийство, вы не заметили ничего особенного?
— Я, видите ли, никогда не слежу за тем, чем заняты другие… Меня это не интересовало и не интересует. Женщина уходила рано утром и возвращалась вечером, а порой — поздно ночью. Днем дома не бывала. Вернее, как — то была — получила на три дня бюллетень. Погодите! Тогда ей принесли телеграмму. Женщина вскрыла телеграмму и вскоре ушла из дома. Я еще спросил у нее, не случилось ли что. «Ах, — ответила она, — ничего! Это телеграмма от тетушки. Она сообщает, что приезжает в Будапешт и хочет навестить нас».
— И эта тетушка действительно приезжала к ним?
— Нет, здесь она не появлялась. В тот день Маргит поздно вернулась домой. Муж кричал на нее, ругался, назвал ее шлюхой!
— Прошу вас, если вы что — нибудь вспомните или заметите здесь, в районе вашего дома, сообщите мне по этому телефону, — сказал Бартош, протягивая старику листок бумаги с номером телефона. После этого он выпроводил хозяина дома из квартиры Добровича, запер наружную дверь и, наклеив бумажку на шнурок, опечатал дверь. Старик топтался у него за спиной.
— И чего такого могу я здесь заметить? — задумчиво пробормотал он. — Ведь я уже сказал вам, что я…
— Не сыщик? Вы это имеете в виду? Но, думаю, вы тоже не хотели бы, чтобы смертный приговор был вынесен невиновному?
Бартош быстро зашагал к автобусной остановке, чувствуя устремленный ему вслед колючий, неприязненный взгляд Андраша Бакоша. Когда младший лейтенант был уже далеко, старик вернулся в дом, подошел к двери Добровича и внимательно стал разглядывать печать. Она не вызвала у него никаких сомнений: настоящая милицейская печать. «Вообще — то, — подумал он, — можно было бы и не срывать старую пломбу. Окно не заперто. Толкни — и пожалуйста: путь в квартиру свободен…»
Старик слышал, как к остановке подкатил автобус. Бакош внимательно посмотрел на дорогу, выходившую к остановке: никого! Тогда он быстро запер калитку и направился к ресторанчику «Нормафа».
В палисаднике перед входом было оживленно. Официанты разносили кушанья, пиво. Бакош огляделся, потом зашел в телефонную будку, стоявшую у входа, набрал номер. Потом говорил торопливым шепотом. Заметно успокоившись, повесил трубку.
— Добрый вечер, господин Бакош! — приветствовал его официант. — Давненько вас не видели…
— Принеси мне кружку пива, Фери!
Догадка следователя
Уже доехав девяностым автобусом до улицы Этвеша, Бартош понял, что ему покоя не давало, начиная с того момента, как он переступил порог квартиры Добровича и окинул взглядом комнату, желая установить, не изменилось ли там что — нибудь. Ему показалось тогда, будто чего — то нет на прежнем месте. Это ощущение теперь все усиливалось.
Внезапное появление Бакоша помешало ему сразу
