class="p1">Так продолжалось с четверть часа. Затем совещание было окончено и военачальники начали расходиться. Заметя меня, стоящего невдалеке у фанзы, Тун-Хо быстрыми шагами подошел ко мне и на чистом русском языке произнес:
– Вы русский? Из Хантахезы? Зачем вы сюда пришли, так далеко от линии ж/д?
Я объяснил ему, что я охотник и часто посещаю этот район, богатый дичью.
– Каких-же зверей вы стреляете? – Снова задал мне вопрос Тун-Хо, пронизывая меня своим острым упорным взглядом, при чем рука его, с длинным ногтем на мизинце, опиралась на рукоятку Маузера.
Внутренне я волновался, но старался не обнаружить этого и спокойно отвечал, что стреляю кабанов, изюбрей, косуль, медведей и других зверей, которых потом вывожу на станцию Ханьдаохэцзы.
Затем спросив мою фамилию, место службы и род занятий и сделав знак рукою, обозначающий, что аудиенция окончена, вошел в фанзу. За ним вошли трое из его приближенных. Очевидно Тун-Хо собирался завтракать, т. к. хозяин зверолов и другой китаец, вероятно повар, суетились у очага и бегали в кладовую за продуктами.
Часть хунхузов куда-то отправилась по тропе на перевал Лао-лин, меньшая часть расположилась у костров на берегу реки.
Я стоял в нерешимости и не знал, что предпринять, но вскоре из фанзы вышел великан хунхуз и передал, что начальник (т. е. Тун Хо) просит на чашку чая. Мне хотелось поскорее уйти отсюда, но отказать не было возможности и я вошел вслед за великаном в фанзу. Тун-Хо и его свита сидели на канах и пили ароматный чай из глиняных чашек. Жестом пригласив меня сесть на кан, Тун-Хо подал мне налитую чашку, проговорив: «пожалуйста».
Церемония чаепития происходила в полном молчании, чему я был рад, т. к. ожидал расспросов со стороны Тун-Хо относительно расположения войск Чжана, но, очевидно, хунхузы были осведомлены об этом лучше, чем я сам, и оставили меня в покое.
Выпив почти залпом горячий чай, я отказался от дальнейшего угощения, откланялся, закинул ремень винтовки за спину и вышел из фанзы. На мой поклон Тун-Хо кивнул мне головой, при чем на лице его я впервые увидел улыбку. Следом за мной из фанзы вышел великан и вручил мне клочок бумаги с печатью, непонятными для меня иероглифами, при этом он сказал: «Начальник приказал выдать пропуск, так как наши солдаты опять вас задержат. С этой бумажкой вы пройдете свободно». Я поблагодарил и, спрятав пропуск в карман тужурки, сначала двинулся по тропе на перевал, но, пройдя верст пять, свернул в сторону, так как несмотря на бумажку от Тун-Хо, мне не хотелось встречаться с хунхузами. Я пошел целиной, направляясь на юго-запад, рассчитывая выйти к разъезду Сандавоцзи к вечеру того же дня. Идя по тайге пересекая хребты, глубокие пади и скалистые ущелья, я несколько раз имел случай наблюдать зверей в их обычной обстановке и некоторые моменты их жизни.
В одном месте в дубняках на солнопеке я долго наблюдал медведей на жировке, при чем интереснее всего то, что медведи разных видов по-видимому живут очень дружно. На старом большом дубе сидела семья черных гималайских медведей, состоящая из мамаши и двух полувзрослых медвежат, они объедали желуди, обламывая ветки с желудями, при чем много желудей падало вниз на землю.
Под дубом разгуливал огромный бурый медведь и лакомился желудями, падающими с дерева. Медведица, видимо, волновалась и не одобряла поведения своего бурого родственника, но прогнать его не решалась, не рассчитывая, конечно, на галантность четвероногого кавалера.
Я долго любовался этой таежной идиллией, но день клонился к вечеру, а до станции было не менее 10 верст. Уже совсем стемнело, когда я подходил к линии ж/д. Вдали виднелись огни Сандавоцзи, но не желая иметь дело с передовыми постами китайской охраны, я направился прямо на линию и нигде не встретил ни одного китайского солдата.
Так состоялось мое первое свидание с Тун-Хо. Впоследствии, месяца через два, я увиделся с ним опять, но при совершенно других обстоятельствах; но об этом после.
Теперь же я хочу изложить события последних двух месяцев в их хронологическом порядке. Хотя русское правительство не вмешивалось во внутреннюю политику Китая, но все-же негласно шло навстречу генералу Чжану и помогало ему во всех случаях, когда это представлялось возможным. Тем не менее положение пекинских войск становилось день ото дня все хуже и назревали события огромной важности.
Генерал Чжан, думая воздействовать на население, рубил головы на лево и направо и тем обнаруживал свое бессилие и отчаянное положение.
Местное китайское население почти открыто становилось на сторону Тун-Хо, выражая ему сочувствие и солидарность Ряды хунхузских войск пополнялись все новыми повстанцами.
Оружие какими-то тайными путями доставлялось в тайгу. Русское население, расположенное по линии Китайско-Восточной железной дороги, хотя стояло в стороне от этого движения, но симпатии его скорее были на стороне Тун-Хо, который рисовался в воображении многих каким-то легендарным героем.
Так шли дни за днями.
Кольцо хунхузских войск охватывало все теснее и теснее район расположения дивизии Чжана. Последний, видя свое бессилие, пошел на компромисс и несколько раз посылал к Тун-Хо делегацию, для переговоров, предлагая ему полную амнистию и почетную должность в войсках, но непреклонный и гордый Тун-Хо категорически отверг все предложения Чжана и прервал переговоры. Тогда Чжан, сознавая, что усилия его напрасны, объявил Тун-Хо вне закона и от имени богдыхана обещал высокую награду и большую сумму денег за голову предводителя хунхузов. Обещание было очень соблазнительное, но среди войск Тун-Хо не находилось предателя: обаяние вождя было слишком велико. В это время Тун-Хо выехал на юг, в Куанчен-цзы, чтобы согласовать свои действия с отрядами, оперирующими в районе Гирина и Мукдена. По пути он заехал в свое поместье, к семье и попал как раз на свадьбу своей дочери. Во время совершения обряда, поместье было окружено сильным отрядом конницы и Тун-Хо был арестован, закован в ручные и ножные кандалы и под усиленным конвоем отправлен на ст. Куанченцзы. В это время из Пекина прибыла на Китайско-Восточную железную дорогу свежая дивизия новых войск с пулеметами и участь Тун-Хо была решена. Оказалось, что генерал Чжан подослал в хунхузские отряды своих переодетых офицеров и солдат, которые следили за Тун-Хо и своевременно дали знать Чжану о поездке вождя в Куанченцзы. Солдат, первый сообщивший об этом Чжану был им щедро награжден и произведен в офицерский чин.
Будучи арестован и находясь в г. Куанченцзы, Тун-Хо просил разрешения поговорить с народом.
Во исполнение древнего обычая, когда смертнику разрешается последнее слово публично, его вывели в кандалах на площадь, под охраной. Народ сбежался
