эти автомобильчики никоим образом не усилят войска фашистов. А то, что советским детям достанется больше фруктов – вообще замечательно. И масло оливковое… мы же не будем писать на бутылках, что его фашисты произвели. Мы отличаем фашистов от простых трудящихся, даже от тех, которые вынуждены жить в фашистской стране. А то, что Советский Союз помогает тамошним крестьянам… жалко, что Долорес об этом рассказать испанскому народу сейчас не сможет, но ведь фашистский режим в Испании не вечен.
– А если она все же проговорится?
– Как она сможет проговориться о том, чего знать не будет?
– Вера еще просила подумать, чем Карла наградить, таким чем-то, чем он у себя в Швеции гордиться сможет. Но не орденом советским…
– Со временем он, безусловно, получит орден Дружбы народов, а пока… он же очень автомобилями увлечен, так давайте ему сделаем в подарок автомобиль. Такой же, как для членов Политбюро. Только не бронированный, конечно. Таким автомобилем он наверняка гордиться сможет и в любом случае ему будет очень приятно. Честно говоря, я несколько удивлен тем, что Старуха сама о таком не догадалась.
– Она сейчас очень занята в университете, сессия и выпускные экзамены – а это работа, насколько я помню, всегда отнимала у преподавателей все силы…
– И нам остается надеяться, что все силы она там не потратит, нам ее силы еще очень пригодятся, – усмехнулся Сталин. Ты слышал, что нам товарищ Пономаренко про нее сообщил? Нет еще?
Товарищ Пономаренко находился в состоянии, которое в боксе именовалось «грогги». То есть в состоянии полнейшего обалдения, и не потому, что ему кто-то провел удар в челюсть. А потому что геологи сообщили, что именно они нашли возле Старобина на глубине в четыреста метров. Но в состояние, близкое к нокауту его отправило не само сообщение геологов, а то, что Вера Андреевна ему как-то очень прозрачно на находку намекнула еще тогда, когда землю ковырять там никто даже не собирался. В принципе о наличии месторождения сильвинита она, как химик, могла по каким-то косвенным признакам догадаться, а вот точно сказать, на какой глубине его искать…
И для того, чтобы заранее выяснить, что нужно будет делать с этой находкой дальше, он нарушил приказ и отправился в Москву на самолете. Правда, уже с аэродрома его вызвали к товарищу Сталину (чтобы провести «воспитательную работу» из-за столь явного нарушения решений правительства), однако Иосиф Виссарионович, выслушав новость об обнаружении огромного месторождения ценнейшего удобрения, сильно Пантелеймона Кондратьевича «воспитывать» не стал:
– Ты хочешь геологов своих к высшим орденами представить?
– Не за что. Товарищ Синицкая буквально пальцем ткнула туда, где бурить требовалось, и даже предупредила, на какую глубину бурить нужно – так что месторождение – полностью ее заслуга.
– То есть ты хочешь, чтобы мы ее к ордену представили?
– Нет. Я хочу у нее узнать, что она планирует дальше с ним делать. Она ведь о нем давно уже знала, но сообщила нам только недавно – а это значит, что она считала, что раньше его разрабатывать не нужно… или что это раньше невозможно делать было. А сейчас, значит, думает, что пора уже пришла – но раз она все заранее продумала, то, мне кажется, ее планы по крайней мере было бы и нам узнать неплохо. Свои-то мы наспех готовить будем, а у нее наверняка все уже продумано тщательно.
– Логика в твоих словах присутствует… но эта же логика говорит, что мчаться к ней на самолете было совершенно необязательно. Наверняка тут не часы и даже не дни могут серьезную роль сыграть… но раз уж прилетел, то… Ее можешь в университете застать, но лучше часов после трех, а то и четырех… я сейчас уточню, когда она освободится. Она и экзамены принимает, и дипломные работы: все же по должности вера Андреевна еще и председатель экзаменационной комиссии на своей кафедре. Мы, конечно, пытались ее от преподавания хотя бы освободить, но… Кстати, если захочешь научиться кого-то с дерьмом смешать не используя ни единого бранного слова, то выскажи ей какую-нибудь откровенную глупость по части химии, а лучше всего расскажи, что ты у себя в республике какой-нибудь химический завод строить собрался сам, с управлением НТК не посоветовавшись…
Ответ Веры Андреевны удивил Пантелеймона Кондратьевича до глубины души:
– А ничего вам сейчас делать не надо. И никакой доразведки, незачем деньги на бурение зря тратить, я и так уверена, что месторождение это самое большое в Европе, и наверняка уж побольше германского под Магдебургом. Разве что чуть немного поглубже скважину пробурят, найдут дно сильвинитовой залежи, но это тоже не особо срочно. То есть суетиться не надо, а надо спокойно и планомерно… скоро в институтах выпуск инженеров будет, так вы десяток выпускников посмышленее отправьте в Березники, пусть ознакомятся с тем, как из сильвинита хлористый калий получают. И не спеша так займитесь проектированием шахты. У вас в республике специалистов-шахтеров всяко нет, так что вы людей подыщите, задачу им поставьте на проектирование шахты… если справитесь года за два, то и хорошо. А не справитесь – тоже беда невелика, гораздо важнее все тщательно спланировать и спроектировать. И вот когда все будет готово, тогда можно будет и суетиться начинать. Но сначала – планы и проекты, пока их не будет, на земле ничего делать не надо.
– А… если очистной завод ставить, то там хотя бы жилье для рабочих…
– Сейчас ничего строить точно не нужно, время еще есть. А вот проектов нет, вы же даже не знаете, сколько рабочих потребуется. И как вы в таких условиях собираетесь что-то строить?
На самом деле Вера считала, что никаких строек начинать не следует просто потому, что скоро вообще не до строек будет. И мысль эта ее не отпускала ни днем, ни ночью. Но работать из-за таких мыслей она не прекращала – а важнейшей работой для себя она считала подготовку специалистов-химиков. Просто потому, что каждый новый химик – это дополнительный порох, взрывчатка, снаряды и ракеты…
Ее немного удивило и сильно порадовало то, что результаты введения «платного обучения» очень заметно сказались на успеваемости студентов и выпускников. То есть со студентами было понятно: отличники от платы за учебы
