вышине, слегка покачивала листьями, что однозначно принималось мной за одобрение. А позже пронзила мысль, что это меня подвели к ней, чтобы показать, чтобы она посмотрела и решила, как поступить со мной дальше», — рассказывал Сергей Иванович.
Пока царственная сейба размышляла, ему дали время познакомиться с этим миром поближе, проверить, случится ли узнавание.
Конечно, легче всего было узнать детей в красных пионерских галстуках, которых вечно куда-то водили колонной по городу. Они всегда шли, беззаботно и радостно болтая друг с другом, делясь впечатлениями и новостями, жужжа, как веселый пчелиный рой.
Он узнал одну чернокожую пантеру с огромной копной волос из времен беспечного диско. Женщина стояла среди зевак, слушая выступление уличных музыкантов. Как королевская пальма, она гордо высилась среди всех остальных, сложив руки на груди, и чуть покачивала головой в такт музыке.
Узнал чернокожего пожилого разносчика газет с грустными глазами. Он уже был весь седой, немало видевший на своем веку, много переживший всякого.
Узнал товарок с цветными платками на голове. Одна из них торчала в зарешеченном окне первого этажа, а другие три стояли внизу и мило беседовали.
Узнал кубинца, стоящего в дверях своего дома, глазеющего, что происходит на улице. Это было так понятно тут. Так замечательно выйти на балкон или высунуться по пояс в окно, не чтобы увидеть что-то конкретное, а лишь затем, чтобы просто наблюдать, повинуясь приступам экстраверсии.
Узнал парней, вытащивших поздним вечером стол прямо на проезжую часть дороги для игры в домино. Они азартно стучали своими доминошными костяшками и сосредоточенно курили, как американские гангстеры тридцатых за карточной игрой в казино.
Узнал таксистов, чьими услугами достаточно часто пользовался на острове. Все они были разные: молодые, пожилые, худые, полные, белые, цветные. Он их всех узнал.
Узнал субтильного паренька, который вышивал на пяльцах в своем ателье.
Узнал даже тех сморщенных старух-мулаток, которые специально наряжаются для туристов и не выпускают изо рта сигару.
Узнал уличных музыкантов, служащих, официантов, торговцев, стайки молодежи на набережной Малекон и еще великое множество людей, которых видел всего лишь мгновения в своей жизни.
Странное и магическое оказывало воздействие на всю семью. Степень этого влияния на всех была, конечно, разной.
Вадим почти никогда не комментировал это открыто. Он признавался, что не чувствует в себе никаких способностей к восприятию чего-либо выходящего за границы привычного, но слегка подвыпив, говоря о необычных интересах тестя и тещи, признавался, что «это все не пустое и за этим кроется какая-то реальная сила». Мужчина знал, что был везунчиком по жизни, а значит, и такую семейную особенность понимал тоже в качестве дара — дара уникальности, отличающей его семейство от тысяч других.
Гера и Лиза начинали осознавать себя частью мира, не похожего на остальной (этим они были близки отцу). По своим сверстникам они видели, что существует совершенно другой уклад жизни, в котором «скучно, холодно и все неправильно». Мир, где отсутствовали исцеляющий бабушкин голос и диковинные истории деда, казался им слишком понятным и неинтересным. Там не было приятной недосказанности.
На Марину странное и магическое рода влияло так, что она держалась от этих тем на расстоянии. Она любила конкретное и понятное, неопределенность ее раздражала, а неизвестное настораживало. К увлечению отца Марина относилась как к его работе, к способностям матери — как к тому, в чем она могла бы себя дополнительно реализовать. Вместе с тем Марина прекрасно осознавала, что обречена на присутствие этих тем в своей жизни. Взять хотя бы Алешку. Хотя он и не проявлял еще чего-то экстраординарного, Марина чувствовала, что именно он станет самым ярким продолжателем традиций рода. Уже сейчас было ясно: ему интересно все необычное, но не то динамичное необычное, что привлекает каждого из подростков, а скорее медитативное, созерцательное, требующее вдумчивого отношения.
Вот и «Падение Икара» было картиной весьма странной, со множеством загадок и тайн, и то, что Алеша ухватился за нее, служило лучшим доказательством проявления его натуры. Она впечатлила его так же, как однажды в детстве Марину впечатлила икона с Иоанном Дамаскином. В первом случае торчащие из воды ноги утопающего, во втором — отрубленная кисть руки. Разные сюжеты, но одинаковы завораживающее непонимание и сочувствие персонажам. И если икона стала предвестником обретения руки духовной, то почему бы репродукции известного шедевра не оказаться предвестником обретения духовных крыльев?
Глава 44
ГЛЕБОВСКИЕ ИСТОРИИ
Марина проснулась от громкого стука. Будто кто-то кинул камень в окно второго этажа, пытаясь разбудить хозяев дачи. Это заставило ее подняться с постели, чтобы подойти к окну. На улице никого, все спокойно.
— Что это было? Ты ничего не слышал? — спросила Марина у Вадима, но в ответ услышала лишь храп мужа.
За завтраком тему утреннего происшествия продолжила Елена Федоровна:
— Сначала я подумала, что это хлопок газового баллона. Такой сильный был звук…
— Это птица ударилась о стекло, — сказал Вадим, только что вернувшись с выгула собак. — Люмпик и Перзик ее быстро нашли под окном. Жаль птичку, красивая была.
Дети тут же повскакивали со своих мест и побежали рассматривать несчастную. Довольно крупная, с зеленовато-серыми крыльями, она лежала вытянув лапки — совсем не воробей. В клюве птица держала насекомое. Видимо, в азарте охоты бедняга не рассчитала сил и врезалась в стекло.
— Иволга, — заключил Сергей Иванович, когда Гера принес ему показать птицу на совке. — Ее нужно закопать за бетонкой. А пока прошу всех задержаться на минуту в беседке. Есть маленькое объявление.
Подобное обычно сулило какую-то творческую задумку, потому что все рутинные задания, связанные с работами на даче, озвучивались без всякого анонса.
— Сегодня вечером мы будем рассказывать истории. — Сергей Иванович сделал многозначительную паузу и оглядел всех членов семьи.
— Ну пап! — пыталась возражать Марина.
— Да, да. Мы должны это обязательно сделать накануне праздника.
— Какая ж тема? — интересовался Вадим, который хорошо понимал, что возможное препирательство ничего не даст и только окончательно испортит утро.
— Истории и легенды нашего дорогого утеса.
Пару раз в месяц в дачный сезон Сергей Иванович собирал семью, чтобы делиться историями. Он считал это сродни некой гигиенической процедуре, чрезвычайно важным делом, заботой, укрепляющей дух семьи. Особенно значимым представлялось благотворное влияние, которое оказывает придумывание и рассказывание историй на детей. Больше историй — больше выбора возможностей.
Объявление темы историй утром за завтраком обычно означало, что вечером после ужина они уже должны были быть рассказаны. Против этого порой открыто протестовала лишь Марина, считавшая все это блажью, Вадим не противился, но и не демонстрировал рвения,
