договор печать!
— Наконец-то, — смеясь, притянул меня Стах к себе. — Я надеюсь, ты — не против… невеста?
— А, что уж там. Позориться, так до конца, — первой обхватила я мужскую шею руками.
И не знаю, разубедили ли мы окружающих в «ненормальности» нашей пары (по мне, так я об этом еще раньше предупреждала), но сами для себя, своим поцелуем — «печатью» вывод сделали: главное не то, что произошло здесь, в этом кабинете, а совсем другое. То, что случилось немного раньше — в маленькой спаленке рядом. Последний и очень веский довод в пользу правильного выбора судьбы…
Я и не представляла до этого самого дня, что так можно радоваться за других. Искренне и бурно. Потому как желающих поздравить «свежеопечатанных» еще тепленькими собралось много. Особенно выделялся среди прочих Тагир. Точнее, кадка с разлапистым фикусом, которую он тут же, у двери кабинета, нам вручил (подтащил). За ним следом вперед выступила Стахова нянечка, облобызавшая сначала меня, а потом, отирающегося рядом с подаренным фикусом Тагира. Садовник от растерянности прослезился. Серафима, спустив очки со лба, прицелилась по новой… и Стаху тоже повезло. От местных горничных нам достались длинный шарф и теплые носки в полосочку. А кухарка Руфа, лукаво хихикнув, сообщила, что ее подарок — в главном праздничном пироге (после чего Стах почему-то, напрягся). Остальных поздравляющих вспугнул Сивермитис, которому надоело ждать с той стороны двери. И нас с женихом тут же сместили в сторону накрытого в зале стола. Один лишь фикус остался торчать в гордом одиночестве.
Но, поздравления на том не закончились:
— Я предлагаю первый тост — за наших обрученных. Даруйте им, боги, здравомыслие и терпение! — с выразительным прищуром, качнул своим бокалом Сивермитис. Мы же с его сыном, понимающе переглянулись:
— Ничего, любимая. Зато будет, что детям рассказывать.
— Ага, — крутя на пальце кольцо, вздохнула я. — О том, как их отец с подбитым лбом непрочесанной матушке в синяках официальное предложение делал.
— Целых два раза, не смотря на все его явные и до поры скрытые… достоинства, — добавил мне на ухо оный, после чего будущая рассказчица еще и густо покраснела. — Интересно, долго нам придется здесь сидеть?
— Да ты…
— Евся, а можно на колечко твое глянуть? Уж больно оно интересное, — сберегла нахала от пинка, сидящая с другой стороны Любоня.
Да мне и самой, честно сказать, стало интересно. Потому как кольцо это с овальной «монеткой» сверху, от «огладыша» подружки, нацепленного ей Ольбегом (и давно покоящегося на дне Купавного озера), сильно отличалось.
— Это «Атма», — пояснил нашим склоненным макушкам Стах. — На щите выгравирована данная мифическая птица. С кенво значит, «душа». Считается, что после смерти души кентавров превращаются в желтых птиц и становятся охранителями своего рода. А по многовековой традиции Атма, еще и символ рода Сивермитисов. Так что ты теперь, как моя невеста, тоже — под ее защитой.
— Твой медальон… — оторвалась я от первого своего «оберега».
— Угу. И там тоже она, — кивнул Стах, а Любоня вдруг, вздохнула:
— Красиво… А мы с Русаном решили, что рукобитье в Купавной проведем. Пусть матушка порадуется… с отцом. Все ж, для него, без жениха я не осталась.
— А потом? — ёкнуло у меня невольно сердце.
— А потом, не знаю.
— Да какая разница, что будет потом? — обхватил Любоню за плечи Русан. — Может, на моей родине, в Барщике останемся. Может, в Медянске осядем. Работа для меня везде найдется. Но, как бы там ни было, на нашу свадьбу приедете? — на что мы с Любоней дуэтом выдали:
— Когда?!
— Когда? — недоуменно замер Русан. — В Ладмении свадьбы осенью играют, после праздника Уроженье… А что ты так всполошилась?
— Это у них — традиция такая, — умудрено покачал головой Стах. — Но, поверь мне, лечится.
— А-а!!! Мой жуб!
— Тишуня! — вмиг всполошились мы с Любоней уже по иному, а Стах облегченно выдохнул:
— Ну, вот и подарочек в пироге нашелся. Кстати, что это было?
— Покова… сеэбьяая, — многострадально донеслось из-под стола.
— Что у вас там опять стряслось?!
— Все нормально, отец. Просто, на этот раз Руфа осчастливила нашего Тишка.
— А-а, — понятливо скривился Сивермитис, обхватив рукой челюсть. — Тогда и я ему… добавлю. Ты там жив, водяной дух?
— Отец, мы…
— Да явите мне его, в конце концов! — пригнул он своим голосом всех сидящих, после чего, бесенок, решил сам добровольно «выявиться»:
— Простите меня, — уже без пришепётывания пискнул он с моих колен.
— За что? За развал памятника древности с сомнительной славой? — прищурясь, уточнил старец. — Так, насколько мне доложили, в нем не один ты участвовал. Да и не об этом я теперь, — выдержав долечку, вдруг, улыбнулся он. — Я о твоих прежних заслугах. Иди сюда, не трясись… Во-от. Я долго думал и консультировался, чем тебя одарить, — в полной тишине начал Сивермитис. — Заслуги твои, действительно велики. И не важно, чем ты руководствовался, когда прямо или косвенно способствовал возвращению Кентаврийской Омеги. Главное, что делал это от души. Пусть она у тебя и… в общем, есть. Теперь по поводу награды. Насколько я понял, деньгами ты не интересуешься. А дарить тебе пруд при таком активном образе жизни, значит, обрекать его на бесхозность. Что же касается титулов или званий, то первых в Тинарре, кроме моего, никогда не было, а вот второе… Водяной дух Тишок, народ Тинарры, в моем лице благодарит тебя за храбрость и смекалку, проявленные в достойном деле и награждает почетным знаком «Золотого копья» с причитающейся к нему лентой для ношения. Подойди ко мне, малыш…
Знаковое копье и в правду оказалось золотым — тонкой брошью на красной ленте, обхватившей бесовскую шейку. После чего тот даже в росте своем прибавил (гордо прошествовав обратно под стол). А после настала очередь моей дорогой подруги, которая, в придачу к такому же «украшению» получила еще и денежный вексель (на кружева и платья). Но, судя по Любониным округлившимся глазам…
— Подружка, рот закрой, — глядя на это дело, не без удовольствия хмыкнула я.
— Евся… Русан… Стах… Счастье…
— Здоровье, дружба и семья, — смеясь, закончил за нее Его Высочество. — Любимая, а ты не расстраивайся. Сивермитис не имеет права награждать членов своей семьи. Даже будущих. Но, зато тебе достался главный приз.
— Это ты себя имеешь в виду? — расплывшись, уточнила я.
— Нет, конечно. Я про фикус, — вполне серьезно уверил меня нахал.
Вечер вошел в наш заполненный голосами зал вместе с зажженными канделябрами. И лишь тогда мы покинули стол. Праздничный пирог был давно и уже без опаски съеден. Как и многое другое, на разносах и тарелках. И вино в пузатых графинах успело смениться
