460
«Ведьмы и колдуны считались наделенными особым родством с крайне вредоносным животным — козлом. Во время следствия проверяют, не раздвоены ли подобно копытам у обвиняемых ноги; им ощупывают лоб, чтобы малейшую выпуклость назвать зачатком рога. Вера в то, что границы между животным и человеком у носителей виктимных признаков стираются, хватается за что попало» (Girard R. The Scapegoat. P. 48 (рус. перевод: Жирар Р. Козел отпущения. С. 85)).
461
Цит. по: Ackroyd P. The Life of Thomas More. Р. 397–398.
462
Похоже, нет никаких других описаний смерти Джордано Бруно, кроме уже упомянутого. Документ разочаровывает своей скупостью. Основываясь только на нем, мы не можем составить четкого представления о том, что такое сгореть заживо на костре в начале 1600-х годов. Поэтому в своей книге о Бруно автор Ингрид Роуланд описывает казнь шотландского еретика в Риме, проведенную всего несколькими годами ранее, в 1595 году. Ее можно смело использовать для «визуализации» смерти самого Бруно: «Чтобы напугать его, был собран огромный ворох дров, угля, хвороста и более десяти тележек смолы. Также на данный случай для него была подготовлена смоляная рубаха, от талии до пола, черная как уголь, которую надели ему на голое тело для того, чтобы он умирал медленно и отдавал свою жизнь в огне, испытывая самые страшные страдания, какие только возможны. Его привели к эшафоту в сопровождении большого эскорта и заставили сидеть на железном стуле рядом с уже зажженным огнем» (Rowland I. Giordano Bruno. Philosopher/Heretic. Р. 11–12).
463
Girard R. Violence and the Sacred. Р. 2 (рус. перевод: Жирар Р. Насилие и священное. С. 9).
464
Жирар говорит о «мифической вине».
465
В «Козле отпущения» Жирар выделяет два основных момента: первый — «это обвинение еще не сакрализованного козла отпущения, к которому прикрепляются все пагубные свойства»; второй момент «позитивной сакральности, рожденной из примирения общины» (Girard R. The Scapegoat. P. 50 (рус. перевод: Жирар Р. Козел отпущения. С. 87)).
466
«Эффект козла отпущения совершенно переворачивает отношения между гонителями и их жертвой, и продуктом именно этого переворачивания и являются священное, предки-основатели и божества. …козел отпущения появляется уже не только как пассивное вместилище дурных сил, но как тот всемогущий манипулятор, мираж которого, санкционированный социальным единодушием, мифология в собственном смысле заставляет нас постулировать» (Ibid. P. 44–46 (Там же. С. 78, 82)).
467
Жирар прослеживает наличие этого важного превращения бессильной жертвы в богоподобную фигуру в мифологии, где жертвы «становятся чудовищными, они выказывают фантастическую мощь. Посеяв беспорядок, они восстанавливают порядок и выступают в роли предков-основателей или божеств». Жирар делает заключение, что именно это «превращает гонительский эпизод в исходную точку для религии и культуры» (Girard R. The Scapegoat. P. 54–55 (рус. перевод: Жирар Р. Козел отпущения. С. 94–95)).
468
Жирар часто использует Моисея в качестве примера успешного козла отпущения. Он пишет: «Верховный законодатель — это сама суть сакрализованного козла отпущения» (Ibid. P. 178 (Там же. С. 281)).
469
См.: Wilson E. The Death of Socrates. Hero, Villain, Chatterbox, Saint. Р. 128–129.
470
Например, см.: Dzielska M. Hypatia of Alexandria. Р. 7.
471
Когда, например, Вольтер писал о Гипатии, его главной задачей было не столько рассказать о философской фигуре V века, сколько поддержать кампанию эпохи Просвещения против Церкви.
472
Weil S. Seventy Letters / Trans. by R. Rees. Oxford: Oxford University Press, 1965. Р. 178.
473
Smith L. B. Fools, Martyrs, Traitors. The Story of Martyrdom in the Western World. Р. 180.
