словам:
— Я рада, что все это закончилось! И что я больше никогда не увижу твоего лица! Ты прав, в Шотландии я и не вспомню о тебе! Там меня ждёт прекрасная жизнь, а ты продолжай скитаться! Чёртов гордец! — выкрикнула я и прежде, чем развернуться и сбежать по ступенькам вниз, я бросила эти несчастные карты ему в лицо.
В душе горела обида, горечь заполонила рот. Я неслась вниз, не боясь споткнуться, но отчаянно страшась обернуться и пожалеть о своих словах. Рывком распахнув дверь автомобиля, я забралась в салон и велела водителю трогаться с места. Мне хотелось плакать, кричать, убежать куда-то далеко-далеко, а лучше вернуться назад и крепко его обнять, сказать, что я сожалею… гнев затуманил мой разум, взял над чувствами контроль. Накрыв лицо руками, я горько заплакала, даже не почувствовав прикосновение тёти к своей руке.
— Эйла, услышь меня, — где-то вдалеке гулко слышался её голос. — Что произошло между вами? Почему он не поехал с нами? Разве мы не должны отплатить ему за твоё спасение?
Я ничего не ответила ей, чувствуя, как с каждой секундой от меня отдаляется моё сердце, оставленное где-то на ступенях полицейского участка. Мне не хотелось слушать ни её вопросов, ни собственных рыданий — всё это в какой-то момент показалось мне слишком отвратительным. Тогда она положила ладонь на моё бедро и, вздохнув, пробормотала:
— Я всё поняла, моя дорогая, в дело вмешались чувства. Он показался мне очень гордым и очень упрямым молодым человеком, немудрено, что он решил отказаться от денег.
Каждое её слово — капля лимонной кислоты на сочащуюся кровью рану. Я отчаянно не хотела её слушать и даже была близка к тому, чтобы нагрубить ей. Зачем же она говорит столь очевидные вещи? Зачем ранит меня?
— Тем не менее, Эйла, всё к лучшему. Ты справишься и с этим. Ты ведь всегда знала, чего хотела. Это поможет тебе двигаться дальше…
Внезапно я словно прозрела. Эти слова стали моей пощечиной. Я убрала ладони с лица и в замешательстве посмотрела на тётю. «Ты всегда знала, чего хотела». Конечно, конечно же, я знала! Я не осталась в Шотландии вопреки желаниям родителей, я выбрала тот факультет, который хотела, я жила там, где хотела, дружила и флиртовала с теми, с кем хотела, установки общества меня не смущали и не страшили, и бестирийцы тоже не смогли удержать меня, не смогли лишить меня свободы! Так почему же сейчас я позволяю всем вокруг решать, что мне действительно нужно? Вернуться в Шотландию? К своей матери, которой на меня плевать? Чтобы остаток жизни провести вдали от человека, в которого я влюблена? Вдали от жизни, которая за всю эту неделю вопреки всем трудностям стала для меня самым прекрасным и захватывающим приключением?
— Эйла! — вдруг донёсся до моего слуха неясный крик откуда-то с улицы.
Боже мой, я даже голос его теперь всюду слышу! Разве это не знак? Знак остановить машину и вернуться к нему, бежать за ним, что есть мочи, заставить его взять меня с собой…
— Эйла!
— Мадемуазель Бэлфор, там какой-то безумец бежит за машиной, — вдруг проблеял водитель, и мы с тётей в унисон обернулись к заднему стеклу. — Мне стоит поддать газу?
— О, боже… — со всхлипом слетело с моих уст.
Это Реми! Он бежал по тротуару вдоль набережной прямо за машиной, размахивая руками и выкрикивая моё имя. Неужели всё это происходит на самом деле? Я закричала, моля водителя остановиться, и как только авто затормозило, я рывком открыла дверь и выбралась из салона. Реми в этот момент уже почти настиг нас. Бег его сменился на шаг, и когда он остановился напротив — мокрый от пота, тяжело дышащий, со спутанными и упавшими на глаза волосами — я не поверила своим глазам.
— Что ты делаешь? — спросила я дрожащим голосом. — Реми, это…
Он не позволил мне договорить, подойдя вплотную ко мне и обхватив моё лицо ладонями.
— Ты права, — выдохнул Реми прежде, чем крепко поцеловать меня.
Мои руки упали по швам, сердце пустилось вскачь, стоило мне только ощутить его пылающие требовательные губы на своих губах. Это было что-то совершенно невероятное, исцеляющее, правильное и безумное… мы замерли на узком тротуаре на набережной Сены, и люди проходили мимо нас, оглядываясь, но нам не было никакого дела до них. Я всхлипнула ему в губы, поднялась на носочки и всецело утонула в этом поцелуе — выстраданном, долгожданном, необходимом, как воздух. Вихрь чувств овладел мной, но в каком-то другом мире, а сейчас я замерла в этом сладком миге, в ощущении полной безопасности и свободы, в его крепких руках, сжимающих моё содрогающееся в рыданиях тело. Он не уехал, он выбрал меня! И я, я непременно выберу лишь его!
А когда мы отстранились друг от друга, Реми ещё крепче прижал меня к себе и, соединив наши лбы, прошептал:
— Ты права, Эйла, я трус. Я побоялся предложить тебе поехать со мной, побоялся посягнуть на твоё будущее, объясняя это глупыми обвинениями в том, что ты сама не знаешь, чего хочешь, — его ладонь накрыла мою щёку. — Я не оставил тебе выбора. Поступил, как последний эгоист. Но я не мог уехать, имея даже малейшую надежду на то, что будь он у тебя, этот выбор, ты бы выбрала меня.
— Я выбрала, — немедленно ответила я, обхватывая его щёки ладонями и заставляя посмотреть его мне в глаза. — Реми, я выбрала тебя. Ещё вчера, на ирисовом поле, я говорила тебе об этом, и не отказываюсь от своих слов сейчас. Лучшее, что может случиться со мной, Реми, это не возвращение домой, где меня не ждут, это будущее с тобой. Это неизвестность, которая всегда манила меня.
— Ты… ты хочешь сказать, что поедешь со мной в Швейцарию? После всего, что с тобой произошло, ты выбираешь меня?
— Да, — твёрдо ответила я, чувствуя, как мои слёзы падают на наши ладони. — Если и ты выбираешь меня.
— Эйла, — выдохнул Реми и снова меня поцеловал. Я плавилась под ласковым напором его губ, и когда он разорвал поцелуй, мне ещё несколько секунд не хотелось открывать глаза. Не хотелось думать, что всё по-прежнему может закончиться в любой миг. — Ты самая невероятная женщина из всех, которых я когда-либо встречал.
— Погоди, — я усмехнулась, убирая непослушную светлую челку с его лба. — Не спеши разбрасываться комплиментами. У меня есть условие.
Он недоумённо покачал головой. Я шагнула в сторону, открывая ему обзор на автомобиль, в котором сидела моя тётя.
— Ты прав,
